Ночь музеев - Ислам Ибрагимович Ибрагимов
Школяры выполнили указание и пока их заковывали в наручники Гришенька вновь сделал попытку подобраться к Вареньке, но его остановил один из служащих.
– Нельзя мальчик, она ранена, не подходи! – Произнес служащий суровым тоном.
– Пожалуйста отпустите, пустите меня к ней, я… я… – Плакал Гриша от очередного приступа беспомощности.
– Гриша… – Прошептала Варенька и закашляла кровью придерживая живот.
– Пожалуйста… – Молил Гриша.
– Позовите Врача! – Кричал служащий, не обращая внимание на Гришу.
Гриша вырвался из его рук и подбежал к Вареньке опустившись перед ней на колени. Варенька лежала, держа алую руку на животе и тяжело дышала. Ее взор был обращен на Гришу, она хотела что-то сказать ему, но приступ кашля вновь возобновился. Гриша взял ее свободную руку и обхватил своими двумя. Отдышавшись, Варенька улыбнулась Грише как будто смертельная рана больше не убивала ее, так словно она скоро оправиться. Эта прекрасная улыбка не покинула ее лица, она осталась отпечатком, наложенным искреннею любовью, которую Варенька унесла с собой навсегда.
– Варенька… – Прошептал тихо Владислав Романович и повалился без сознания на пол.
Глава шестнадцатая.
Владислав Романович проснулся в отделении больницы в одной из скромных и душных комнат, которые проветривают лишь по утру и перед отходом ко сну. Его железная койка заскрипела от движения. Владислав Романович испытывал то знакомое каждому ощущение, которое непременно наступает, стоит человеку проснуться в незнакомом ему месте или при обстоятельствах, когда человек не может вспомнить как закончился его день, подобно тому, как невнимательный читатель, раскрывая книгу на том месте, где остановился никак не может припомнить что описывалось на этой странице и отчего все так завертелось. Владислав Романович приподнялся и оглядел палату, но решительно ничего не запомнил из-за вошедших в палату людей, которые отвлекли его от наблюдения.
– Владислав Романович сейчас не может принимать гостей. Он сейчас спит. Сами полюбуйтесь… – остановилась у ног кровати неопытная помощница отделения.
– Видно проснулся братец! Как ты себя чувствуешь брат? – Спросил Борис, присаживаясь на край кровати.
Владислав Романович вперился взглядом на молодую помощницу в белом халате.
– Я позже зайду к вам. – Сказала она, отворачиваясь от пристального взора Владислава Романовича и покидая палату.
– Сестра! Подойдите ко мне пожалуйста. – Попросил один из больных в палате, который лежал на кровати, находившейся в самом углу.
– Что со мной Бориска? Почему я здесь? Что произошло? – Вопрошал Владислав Романович.
– Говорят в обморок упал посреди Эрмитажа. Я волновался как бы не случилось беды… то есть последствий этого обморока… Мне самому интересно что произошло, не поделишься брат?
– Ах это… – задумчиво протянул Владислав Романович.
– Ты небось обиду держишь за то, что я объединился с отцом против тебя? Оставь брат, я только как лучше хотел, кто же знал, что ты так переживать будешь… даже отец весь день на ногах, мама встать с кровати хотела после стольких-то дней!.. Видишь, а ты говоришь не любят, не ценят. Я еще к тебе домой заходил за вещами, вижу ты ни хлеба, ни творога не ел совсем, а потом вдруг обморок, ну конечно! А еще у Марьи Вадимовны все вызнал, что ты ни завтракал, ни ужинал дома, как это понимать?
– Я не могу больше писать брат. Совсем ничего. Ни строчки. – С печалью признался Владислав Романович.
– То есть как это?
– Из-за этого мне брат так плохо… что даже хотелось…
– Чего хотелось?
– Хотелось даже с моста спрыгнуть.
– С моста прыгать? – Весело переспросил Борис Романович, – так ты ведь мостов с детства на дух не переносишь!
– Отчего же?
– А ты забыл? Помнишь как мы шли с отцом вместе вдоль моста, а ты вдруг заплакал не помню отчего я ведь маленький совсем был… так отец взял тебя за шиворот, посадил на перила и сказал – «если плакать не перестанешь я тебя прям отсюда и выкину в речку» – так и сказал, я надолго запомнил, а ты видно совсем забыл об этом.
– Так и было? – Спросил Владислав Романович ничего не припоминая.
– Да брат, я тогда до смерти испугался за тебя, в детстве всякому веришь, а отцу родному тем более… с тех пор ты мостов и начал сторониться.
Владислав Романович кивнул и над чем-то задумался, а потом произнес:
– А помнишь, как нас мама домой никак завести не могла с улицы, и мы до самого вечера, бывало, гуляли?
– Конечно брат помню. – Улыбнулся Борис Романович, – а ты помнишь, как…
Долго еще братья поминали прошлое и нашли в нем свое утешение.
