Понсон дю Террайль - Испанка
Дорогой Рокамболь снял повязку с глаз Фатимы и дал ей кинжал — тот самый, которым негр убил кормилицу. Цыганка конвульсивно сжала его и спрятала под домино.
Не доезжая до отеля, Рокамболь вышел из купе, говоря:
— Я должен подъехать в моей коляске, которая ждет меня здесь, вот тебе билет на имя баронессы Арлевской, с которым тебя свободно пропустят; там мы увидимся.
Спустя несколько минут перед Фатимой расступились, когда она показала свой билет.
У самого входа в залу Рокамболь подал Фатиме руку.
— Смотри, вот дон Хозе, — сказал он шепотом, указывая на испанца, который вошел под руку с герцогиней де Салландрера, — но успокойся: это не она, но скоро ты увидишь его с твоей соперницей.
Сердце цыганки сжалось, и она невольно схватилась за кинжал.
Спустя полчаса дон Хозе, оставив герцогиню, начал бродить по залам, отыскивая свою польскую княгиню. Наконец он увидел ее в толпе, с трепетом сердца пробрался к ней и, пригласив на кадриль, подал ей руку.
Рокамболь, оставив гитану в соседней зале, подошел к Концепчьоне и также ангажировал ее на кадриль vis-a-vis с доном Хозе и польской княгиней.
Раздались звуки оркестра; кадриль началась.
— Ведь это дон Хозе? — спросил он шепотом Концепчьону. — Она вздрогнула, узнав голос маркиза де Шамери.
— Вы хорошо сделали, что приехали, — продолжал он, — так как в последний раз танцуете с вашим кузеном.
— Боже мой, разве он умрет?
— Да.
— О, пощадите его! — молила молодая испанка. — Я ему прощаю.
Когда кадриль кончилась, Рокамболь прошептал ей:
— Сеньорита, ради Бога, уезжайте и увезите с собой герцогиню.
Концепчьона повиновалась и, сказав матери, что ей нездоровится, поехала вместе с ней домой.
Рокамболь искал глазами дона Хозе и полячку, но их в залах не было.
Он обошел сад и снова воротился в залу за гитаной.
— Пойдем, — сказал он ей, — время настало.
Он увел ее в сад, остановился в пустой аллее и, вынув из кармана флакон, подал его цыганке.
— Выпей, — сказал он, — это придаст тебе отваги. Цыганка выпила и, отбросив флакон, спросила:
— Где же они?
— Тут в беседке.
Цыганка бросилась за решетку беседки и подползла к дону Хозе, который, ничего не слыша и не видя, объяснялся в любви своей мнимой княгине.
Рокамболь отошел в сторону, сбросил с себя домино и остался в костюме арлекина.
— Теперь Фатима не узнает меня, — проговорил он и начал прислушиваться.
«Бедная Фатима, — подумал он, — она питала ко мне полное доверие, а я заставил ее выпить яд, убивающий в двадцать минут… Но это для того, чтобы она молчала после его смерти…»
В эту минуту раздался громкий болезненный вопль.
— Браво, — пробормотал Рокамболь, — цыганка сдержала слово, дон Хозе умер!..
На следующий день после бала у генерала С. маркиз де Шамери завтракал в cafe de Paris. Несколько молодых людей сидели за соседними столиками; все они были одного общества с маркизом.
— Скажите, пожалуйста, Шамери, — спросил, входя, молодой хорошенький блондин с маленькими усиками, — вы были вчера на бале у генерала С.?
— Был, — ответил Рокамболь, разрезая крылышко куропатки, — а вы?
— Как? Вы говорите об этом бале таким спокойным тоном?
— А почему же и не так?
— Следовательно, вы ничего не знаете?
— Знаю только то, что этот бал был великолепен и очень оригинален.
— И больше ничего?
— Я знаю еще, что генеральша С. была прелестнее обыкновенного.
— Но где же вы были, mon cher? — заметил блондин.
— Спал; я лег сегодня ровно в три часа утра.
— Что-о? Вы уехали с балу в три часа?
— Ровно в два.
— А, теперь я понимаю.
— Ну, а я так ровно ничего не понимаю.
— Я этим хотел сказать, что не удивляюсь больше, что вы не знаете…
— Что?
— То, что произошло на этом бале.
— Уж не сгорел ли отель, — заметил совершенно равнодушно Рокамболь, — или не поджег ли кто-нибудь себе платья?
— Хуже того, мой милый.
— В таком случае, я теряюсь и предвижу только одно возможное приключение.
— Какое?.. Говорите же? — раздалось с нескольких сторон.
— Генерал очень ревнив и, вероятно, сделал сцену какому-нибудь юноше, когда тот ухаживал за его женой.
Блондин передернул плечами.
— Нет, любезный, — сказал он, — вы простодушны и наивны в таких делах, как моряк…
— Но, наконец, объяснитесь же, Макс! — раздалось опять с разных сторон.
— Вероятно, вы знаете, — начал блондин, — что на балу у генеральши С. было много испанцев?
— Да, генерал в большом уважении и почете у своих соотечественников.
— Вы, конечно, знаете герцога де Салландрера?
— Знаю, — ответил маркиз, — герцогиня знакома с моей сестрой — виконтессой д'Асмолль.
Рокамболь говорил о своей сестре с небрежностью и простодушием, которые блондин называл морскими.
— Так речь идет о герцоге? — спросил он.
— Нет, об его племяннике.
— Ах, знаю! Высокий смуглый молодой человек, очень красивый собой, но, сколько мне кажется, глуповатый и даже отчасти нахальный.
— Ну, вот об нем-то и речь.
— Его, кажется, зовут доном Хозе?
— Да.
— Разве он был на балу?
— На свою беду.
— Что? Как!.. Что с ним случилось?
— Довольно серьезное происшествие — он умер.
— Что вы! Что же, с ним случился удар?
— Удар кинжалом.
— На балу?
— Ну да… после вашего отъезда… в три часа.
— Господа! — сказал Рокамболь. — Я думаю, что Макс или сошел с ума, или был вчера на представлении Густава III и грезит им до сих пор. Разве мыслимо в Париже убивать кинжалами?.. Разве, наконец, это могло случиться на балу?..
— Господа! — перебил его холодно блондин. — Повторяю еще раз, что дон Хозе убит вчера ночью кинжалом…
— На балу?
— На балу.
— Я бы желал знать подробности этого происшествия, — заметил Рокамболь.
— Да их почти не знают.
— Кто же убил его?
— Женщина.
— Из ревности?
— Да. Его любовница.
— Вот как!
— При такой кузине, как дочь герцога де Салландрера, он мог иметь любовницу!.. — вскрикнул Рокамболь.
— О, наивный моряк! — заметил Макс.
— Что же узнали еще?
— Что на бал пробралась женщина в домино и маске и следила за доном Хозе, который ухаживал за второй любовницей.
При этих словах Рокамболь выронил из рук вилку.
— Как! — вскрикнул он. — Их было две?
— Две.
— И он еще намеревался жениться! Что за Дон-Жуан — черт бы его побрал!
— Итак, — продолжал рассказчик, — она следила за доном Хозе в саду… там-то, в то время, как он стоял на коленях перед другой…
— Но кто же была эта другая?
— Погодите и позвольте мне сперва сказать, кто была первая.
