Наездник Ветра - Григорий Александрович Шепелев
– Да, Цимисхий, – сказал Стемид, – таких длинных перьев нет больше ни у кого. Но нас он встречал, кажется, на белом коне. Или нет? Рагдай, ты не помнишь?
– На вороном, – ответил Рагдай, – здоровенный конь! Но всё-таки меньше Ветра чуть-чуть.
Навстречу Цимисхию из его военного лагеря также вышел весь гарнизон – два кавалерийских полка и две таксиархии. Экскувиторы отсалютовали царю мечами, после чего он со своей свитой проехал в ставку. Цимисхий очень любил устраивать войскам смотры и построения по любому поводу. Это, на его взгляд, развивало боевой дух наихристианнейшей армии.
Но и князь Святослав отнюдь не пренебрегал развитием боевого духа своей дружины. Ночью опять все перепились во дворце. И чуть не убили Агнию. А как было этому не случиться, если закусывать приходилось одной варёной крупой? Так себе закуска. Да и оружие смехотворное – взрослым женщинам пшённой кашей кидаться друг в друга глупо. Не дети малые! Вот хурма, абрикосы, груши – иное дело. Но где их взять? Фрукты давно кончились. Городские сады все были обшарены без малейшего результата. На всех деревьях висели одни лишь листья, что было тоже неплохо, так как зерна для коней осталось не больше чем на одну неделю. А что касается рыбы, то её съели днём. Вечерний улов Талут и его товарищи упустили, нечаянно опрокинув обе ладьи. Они за обедом слишком хорошо выпили.
Итак, ночью чуть не убили Агнию. Но с чего же всё началось? С того, что внезапно вышла из себя Епифания.
– Вот проклятый Цимисхий! – крикнула Епифания, осушив здоровенный кубок вина и громко ударив кулаком по столу, – да и ты, Святослав, хорош! Надо было выменивать у него на быков хурму, а не пшёнку!
– Не смей на князя орать! – полубессознательно возмутилась Кристина, – глупая курица!
Епифания притворилась,что умирает. Все остальные служительницы искусства молча надулись, а музыкантши даже и прослезились. Им пшённая крупа особенно остро встала поперёк горла. Ещё более душераздирающе поступила Настася. Она закрыла лицо руками. Видя такое дело, князь разрешил участницам пира кидаться друг в друга кубками. Но они не стали этого делать. Они внезапно сплотились, чтобы обрушиться на него с упрёками и мольбами. Дружинники заедали всю эту горечь пшёнкой и утешались строгой дисциплинированностью болгарок, которые в эту ночь прикинулись амазонками.
– Что вы все разорались хором? – не выдержал Святослав и трёх минут визга, – у вас на всех – одна мысль! Так пусть говорит одна. Эльсинора, ты громче всех орёшь! Тебе слово.
– Нет уж! Не ей, а мне, – решительно встала Агния. Эльсинора сделала ей уступку, и Агния в тишине изложила весь план Талута: вылазки, грабежи, сжигание кораблей и прочие страсти. Пока она бушевала звонким и рубящим красноречием, все дружинники, переведя взгляды с пшённой крупы на Талута, спрашивали глазами: «Ты что, дурак? Зачем ты её науськал?» Талут пожимал плечами, давая этим понять, что он – ни при чём.
Когда Агния умолкла и приосанилась, предвкушая аплодисменты, князь поглядел на тысяцких и сказал:
– Друзья мои дорогие, а вы зачем всё это устроили? Я ведь вам уже много раз объяснял, что намерен ждать известий от Калокира два с половиной месяца, прежде чем возьмусь за оружие! А ещё не прошло и двух.
– Так оно и есть, но мы к этой глупости непричастны, – впервые с начала пиршества подал голос Лидул, которого пшёнка сделала молчаливым. Сфенкал прибавил:
– Мы не имеем к этому отношения, князь! С этой пьяной дурой живёт Талут. Спроси у него, откуда взялось всё это!
– Она подслушала разговор, – объяснил Талут, когда Святослав на него взглянул. Ему не понравился тон Сфенкала, и он был краток. Тогда вмешался Ратмир. Он сообщил князю, что это был разговор Талута с Рагдаем. Пришлось Рагдаю дать объяснения. Он сказал:
– Да, мы обсуждаем с Талутом разные вещи. А эта овца подслушивает, понять ничего не может, но у неё в башке рождается всякий вздор, и она бежит баламутить город! Надо бы её выдрать лозовым прутом, чтобы она перестала пакостить.
– Меня выдрать? – остолбенела Агния, – я – овца?
Она обвела всех взглядом. Все закивали, и кто-то даже сказал, что лучше её держать под замком. Тогда она молча открыла рот. Спасло её то, что грозные амазонки всё продолжали подавать пшёнку, и Эльсинора с Софьей заметили, что, конечно, Агнию выдрать можно и даже нужно, но только пшёнка от этого никуда не денется. Все дружинники, осушив ещё по одному кубку, их неожиданно поддержали. Даже покладистый, молчаливый Икмор заявил, что от пшённой каши можно взбеситься.
– Вы можете ловить рыбу, – ответил князь, – Талут нынче поймал её очень много! Она была весьма вкусная.
– И от рыбы можно взбеситься, – сказал Лидул, – мы всё-таки воины, а не смерды! Не обессудь, Святослав, но я сейчас говорю от имени всех. Нас тут собралось за этим столом двести человек, и сорок пять тысяч наших товарищей со своими девками во всём городе так же думают.
– И вино у нас на исходе, – вставил Ратмир, – никак нельзя допустить, чтоб оно закончилось! Лучше сразу пойти да и утопиться. Я уж не говорю про коней. Нам скоро придётся давать им листья с деревьев!
Князь потерял терпение.
– Хорошо! Что вы предлагаете?
И тогда Стемид рассказал про село Юхронь. Все сразу пришли в восторг. Дружинники закивали, а их весёлые сотрапезницы, исключая только одну, начали подпрыгивать на скамейках и аплодировать. Но довольно скоро все стихли и поглядели на Святослава. Тот помолчал и сказал:
– Через две недели. Вы две недели сможете вытерпеть?
– Да, наверное, если только Талут не будет переворачивать лодки с рыбой, – ответил за всех Ратмир, – скажи нам, Талут, ты больше не будешь этого делать?
– Я постараюсь, – сказал Талут и заулыбался, – особенно если мне Настася сейчас споёт!
Он был уже очень пьян. Настася вся вспыхнула. Но она не успела сказать ни одного слова, поскольку Агния, про которую все забыли, хотя она продолжала стоять, как раз в этот самый миг из остолбенения вышла и разоралась. Её предложили высечь! Не так ли? И кто-нибудь против этого возразил? Нет, никто, никто! О, как это гнусно и гадко! Она жестоко, смертельно оскорблена! Она ненавидит и презирает всех, она разрывает все отношения с этим подлым, бесчеловечным Талутом, который предал её! И не только он
