Тайна Моря - Брэм Стокер
Идея была зачаточная — догадка, возможность, и все же попробовать стоило. Особенно гордиться здесь нечем, поскольку это было скорее следствие готового вывода, нежели логичной цепочки рассуждений, происходившей от проницательного наблюдения. Даты писем давали мне временной период — конец XVI века, когда был изобретен один из лучших шифров того времени, двухбуквенный шифр Фрэнсиса Бэкона. О нем я узнал благодаря работе Джона Уилкинса и исследовал его с большим тщанием. Будучи знакомым с принципом и методом шифра, я смог определить признаки его использования, и сразу появилась надежда подобрать к нему ключ. Одно из главных преимуществ двухбуквенного шифра — его можно применить в любом тексте, а его формы и методы попросту бесконечны. Требуется только обозначение букв, условленное между автором и читателем. В столе лежал печатный экземпляр монографии на тему двухбуквенного шифра, в которой я предположил, что его можно доработать, чтобы обойтись меньшим числом символов, чем пятью, как у Бэкона. Ненадолго отложив все дела, я достал монографию; перечитав ее, я рассчитывал наткнуться на какую-нибудь подсказку себе в помощь. Уже посещавшая меня мысль или уже достигнутый вывод могли провести по этому новому лабиринту цифр, слов и символов[22].
После того как я внимательно прочитал работу, сверяясь с бумагами перед собой, я сел и написал мисс Аните, что по ее предложению немедленно приступил к делу и сделал вывод: метод тайнописи, если она есть, — скорее всего, какая-то вариация двухбуквенного шифра. Посему я отправляю ей свою монографию на данную тему, чтобы, если таково будет ее желание, она могла ее проштудировать и подготовиться к нашей следующей встрече. Я старательно избегал всего, что могло бы ее отпугнуть или воздвигнуть между нами стену: я слишком ясно видел свое положение, чтобы позволять себе избыточные ожидания. Только вложив письмо с монографией в конверт и надписав имя Марджори — мисс Аниты, — я вспомнил, что не знаю ее адреса. Тогда я убрал послание в карман до нашей встречи во вторник.
Вернувшись к работе, я взялся за два оставшихся документа. Первый — стопка из тридцати страниц, вырванная из старопечатного свода законов. В ней примечательным было только то, что каждую страницу покрывали точки — сотни, если не тысячи. Второй отличался во всем: узкая полоска бумаги чуть длиннее половины страницы современного блокнота, сплошь покрытая цифрами в ровных рядах, аккуратным и убористым почерком. Полоска была размером с закладку в обычном томике формата «кварто»; о том, что в таком качестве ею и пользовались, говорила посеревшая часть, по всей видимости торчавшая наружу. По счастью, сторона с цифрами во время долгого покоя на книжной полке была повернута вниз, и они, хоть и запыленные и выцветшие на свету и воздухе, еще поддавались расшифровке. Этот клочок я тщательно изучил под микроскопом, но не увидел признаков тайнописи, не считая того, что могло скрывать расположение цифр. Я достал страницу формата «фулскэп» и переписал их покрупнее, оставляя побольше места между рядами и самими цифрами.
Затем положил рядом свою копию и первую страницу с точками и пригляделся.
Вначале я главным образом сосредоточил внимание на цифрах, поскольку мне казалось, что эта система должна быть проще, раз в ней символы самодостаточны. В буквах с точками могло скрываться несколько элементов, поскольку их расположение бесконечно варьировалось, к тому же и сама необычность метода, непривычного для глаз, усложняла первые подступы к дешифровке. Впрочем, я не сомневался, что в конце концов найду точечный шифр более простым, стоит лишь раскрыть его секрет и привыкнуть к виду. Уже сам объем текста предполагал, что в действительности шифр прост, иначе перевод стал бы нескончаемой задачей.
Снова, снова и снова я перечитывал цифры. Из начала в конец и из конца в начало; вертикально; вверх и вниз, поскольку все столбцы и строчки были ровны и заполнены. Но не бросалось в глаза, с чего бы начать.
Конечно, тут и там попадались одинаковые комбинации цифр — то два, то три, то четыре символа вместе, но большие комбинации встречались реже и не выдавали ни намека на ключ!
Тогда от теории я перешел к практике и остаток рабочего времени в тот день посвятил созданию — при помощи микроскопа — увеличенной копии первой из печатных страниц, упростив заодно шрифт.
Затем как можно точнее воспроизвел и точки. Это и в самом деле было трудоемкое занятие. Закончив страницу, я, уже полуслепой, надел шляпу и прошелся вдоль берега к Уиннифолду. Влекло меня на Сэнди-Крейгс, но даже себе в мыслях я указал Уиннифолд — более дальнюю цель.
«Мужчины — род неверный»[23], — пел Бальтазар в пьесе: порой они обманывают даже себя. Или лишь притворяются — что есть новая и более запутанная форма все того же обмана.
Глава X. Чистый горизонт
Если настигнет хандра и захочется отвлечься от вечных раздумий о своей скуке, позвольте рекомендовать в качестве увлечения расшифровку тайнописи. На первых порах, возможно, человек отнесется к этому несерьезно и лишь улыбнется этакому пустяку. Но немного погодя, если достанет упорства или даже упрямства, которое есть и должно быть неотъемлемой частью мужского характера, он обнаружит, что это занятие захватит его, не оставляя времени почти ни на что иное. Что ни делай, сколько ни принимай твердых решений оставить это, как ни старайся найти тему увлекательней, а все равно от ускользающей загадки невозможно оторваться. Я, со своей стороны, могу честно сказать, что в течение всех дней и ночей от начала работы до возвращения мисс Аниты в Круден-Бей жил, питался и дышал тайнописью, видел о ней сны. Дни напролет меня не отпускала эта скрытая тайна; где бы я ни находился — в номере, предаваясь отдыху или самоистязанию, гулял ли по пляжу, на мысу, где ветер пел в ушах и волны бились у ног. До сих пор меня преследовала лишь Гормала, но даже те переживания уступили вечно окрыляющему, вечно обескураживающему опыту расшифровки криптограмм. А худшим чувством, только усугублявшим положение, было не только твердое убеждение, что криптограмма в этих бумагах есть, но и что мой разум уже напал на след. Время от времени, будь передо мной рукопись или ее
