Собиратель Сухоруков - Василий Кленин
— Уж месяц соседствуем, а всё не виделись! Ну как так, а? Не заходишь. А мне все уши прожужжали: Ицкагани то, Ицкагани сё! Даже интересно стало, что тут у меня за имачата такой замечательный. Ну, думаю: у меня ноги длинные — сам дойду. Принимай гостей, имачата!
Ицкагани слегка оправился от шока, снова запахнул дорогой плащ и степенно произнес:
— Прошу: будь моим гостем, Хуакумитла Сухая Рука! — и поманил внутрь здания.
Я проигнорировал то, что меня не назвали владыкой, и с детским любопытством на лице ринулся в проход, опережая местного князька. За моей спиной был Вапачиро — чего бояться!
Зал большой, почти как мой тронный. Только много окон, много света, и вокруг циновки да подушки раскиданы. Что они все-таки за люди, четлане! Вроде не совсем дикари и в ремеслах искусны — но полностью отрицают мебель! Всю жизнь на полу проводят.
— Дорогой гость! Познакомься с моим отцом.
С высокого постамента прямо мне лицо пустыми глазницами пялился расписной череп. И беззвучно скалился черными зубами.
Глава 9
Ничего личного — просто бизнес
Не понял! Я замер перед алтарем с черепушкой. Похоронные обряды четлан мне были смутно знакомы. В основном, они своих покойников сжигали в позе плода, глядящих на восток. Потом кости собирали и закапывали прямо в доме, подле очага. Богатые закапывали в специальных сосудах, бедняки заворачивали в тряпки или циновки. Совсем бедные, кстати, могли закапывать только черепа — места не было. Были еще отдельные группы мертвяков — например, те, кто умирал на закате или на рассвете — которых в доме хоронить нельзя. Кости увозили в специальное место, утыканное каменными столбами-охранителями. А детей, не доживших до посвящения и беременных женщин, не сумевших разродиться, вообще не сжигали. В Крыле их забирали жрецы и уносили в потайную пещеру.
Но про расписные черепа на алтарях не слышал. И ведь не спросить никого: что делать? В пол кланяться или на ересь злиться? Оставалось только гнать дурку дальше.
— А как звать отца? — бросил я через плечо. — Сам-то он, поди, не представится.
Ицкагани напрягся — видимо, я повел себя грубовато — но ответил:
— Великий имачата, хранитель Черного Урочища, Охотник За Вторым Солнцем!
— Приветствую, Охотник, — коротко поприветствовал я черепушку (а что, меня вон тоже владыкой не назвали!). — Здоровья желать не стану, но процветания и мира дому твоему — желаю от всей души!
Череп был отполирован добела. Глазницы его аккуратно обвели охрой, а зубы тщательно зачернили. На макушке аккуратно вывели символы восходящего и заходящего солнца. Сам череп покоился на яркой подстилке из перьев и лепестков.
— Охотник За Вторым Солнцем создал это Урочище. Он привечал и заботился о многих беглецах, что прибывали сюда, сделал это место богатым и процветающим, — нараспев начал рассказывать Ицкагани то, о чем я не спрашивал.
Надо снова сбивать его с привычных рельсов.
— Я же к тебе с подарками, имачата! — громогласно оборвал я вождя. — Ну-ка несите корзины!
Сорвал с одной из них крышку, запустил внутрь левую руку и небрежно загреб пачку перьев.
— Вот! Смотри, какие перышки! Красивые! Можешь, отцу своего, как его там, подстелить. Дарю! — и я с улыбкой протянул руку с дарами прямо под нос Ицкагани.
Перья хрустели и мялись в моей пятерне. Пауза затянулась. Но я упрямо не отпускал руку. Имачата, наконец, распахнул плащ и неуверенно принял подавленные перья. Поклонился слегка. Все-таки на фоне меня он был плюгавеньким. Но зато с двумя руками…
— Там еще есть! — небрежно махнул я на корзину. — Чего для соседа подарки жалеть, верно?
Я, конечно, не намекаю… Но князек всё правильно понял. Что-то шепнул своим придворным — и те пошуршали мне ответные подарки собирать. Наверняка захочет меня переплюнуть в этом! А я и не возражаю. Главное, что Ицкагани, судя по его бегающим глазам, еще не решил: подарками меня одаривать или на копье насадить. В зале народу было не так много, так что имачата подавится своим желанием: здесь десяток моих лучших бойцов во главе с Серым. Уж мы им кровушку пустим! Но вот пробиться до реки… Там, чуток выше по течению, затаился Черный Хвост с сотней черных и золотых. Уж он на выручку придет — успеть бы дать сигнал…
Ладно, пока рассчитываем на мирный исход. Играем дальше!
— Где мне сесть-то? — развел я широко руки, насколько, конечно, позволяла правая «кочерыжка».
Ицкагани показал мне на самые нарядные циновки. Я ловко подхватил одной рукой сразу три подушки, лежавшие в разных местах, бросил их на указанную циновку и развалился с комфортом.
— Хороший у тебя дворец, имачата! — я вальяжно потянулся. — Вот, думаю в Излучном тоже себе построить. Побольше, конечно! Народишко сейчас кирпичи стряпает, думаю, за зиму сделаю.
Больше хвастовства! Но дело не только в этом: наверняка до Черного Урочища доходили слухи о строительной движухе в Излучном. Так пусть думают, что я себе дворец строю, а не домик Наф-Нафа (который должен быть крепостью).
Мы поболтали о светских мелочах: как урожай, как торговля, как дела в семье да какая зима ожидается. Ицкагани слегка успокоился и потихоньку пытался выведать у меня мои стратегические планы. Я с радостью «раскалывался»: рассказывал о том, какие хоромы себе отгрохаю в Излучном. В деталях описывал, как гениально я уже «придумал» спать в кровати, сидеть на стуле, есть за столом. Как еще много чего придумаю — и всё гениальное. Грозился собрать войско и прижать, наконец, разбойников-оцколи; как изойду вдоль и поперек все горы, наберу пленников, продам торговцам и заживу богачом! Даже Ицкагани с собой в походы позвал, заверял, что добычей не обижу — я, мол, человек щедрый. Настойчиво звал, чтобы поверил князек, что меня долина Великой не интересует, я в горах геройствовать мечтаю. Пусть надеется, что я там загнусь от шального копья. И не переживает за свои владения.
— Говорили мне, — вдруг сменил тему имачата. — Что ты держишь у себя семью Иттануаки.
Вот это да! Чего это он заинтересовался?
— Есть такие! — гордо ответил я. — Я владыка великодушный, к бабам и детям зла не питаю. Пусть живут, раз уж есть.
— Я был знаком с покойным, — тщательно подбирая слова, продолжил Ицкагани. — И хотел бы поддержать его семью. Если тебе эти люди в тягость — отпусти их ко мне.
— Да ну, зачем! — беспечно махнул я рукой (хотя, в голове аж закипело: ну, ничего себе ты ушлый парень!). — Я как считаю: где родился — там и
