Эдуард Маципуло - Обогнувшие Ливию
— Какой иностранец? Как он выглядел?
— Бедная девушка, — прошептала Ларит, вытирая слезы.
— Гвоздь не вернулся, — сказал Хромой, оттолкнув рабыню, омывающую ему ноги, — но катапульты навек замолчали. Смелый был парень. И те, кто был с ним… Как говорил мой друг-привратник, кровь героя не проливается впустую.
В сумерках через стену крепости забросили головы тех, кто был послан поднимать рабов других финикийский городов-государств:
— Одни. Как скорпионы, обложенные огнем, одни. И неоткуда ждать помощи. — Хромой сник, поскучнел Астарт, рабы разбрелись по всему дворцу, но крики стражи вновь заставили взяться за мечи.
На стены карабкались люди в рубищах или совсем нагие: воя и дико вскрикивая, они взывали к милости повстанцев. Тиряне подгоняли их остриями длинных копий.
Защитники крепости столпились на стенах, нервно сжимая оружие.
— Пощадите! — неслось из многочисленных глоток.
— Мы тоже прокляты богами!
— Помогите!
Астарт взбежал на стену и закричал во всю мощь легких:
— Факелы сюда! Больше факелов! Вскоре стало светло как днем.
Скрипели лестницы, надсадно и хрипло дышали лю ди. Из тьмы возникло нечто мало похожее на человеческое лицо.
Повстанцы онемели. Страшная, безносая маска с чудовищными наплывами разлагающегося мяса и кожи не исчезала. Наоборот, она с каждым мгновением становилась все более реальней и оттого ужасней…
Вначале Астарт в смятении подумал, что это рабы пурпурокрасилен или подобные им жертвы жестокого эгоизма властных, но зачем они здесь?
Воздух наполняли стоны, рыдания, хрипы. Лица-опухоли, лица-язвы, слепленные из обнаженных костей, — они множились, заполняли стены, парализуя волю повстанцев к сопротивлению. Жуткие фигуры дергались и корчились в свете факелов. Кто-то протягивал руки с выпавшими из суставов кистями, кто-то бился головой, лишенной растительности, о камень, и с нее сыпалась шелуха.
— Прокаженные! — пронеслось по крепости. Рабы посыпались со стен.
— По местам! — закричал Астарт. — Кто с копьями, сюда!
…Прокаженных загнали в один из подвалов дворца и наглухо заперли, оставив им пищу, вино, воду. Из-за стен доносились голоса тирян:
— Мы вас трогать не будем! Сами передохнете!
— Удирайте, пока не поздно!
Ночью один раб перебежал к тирянам. Его убили, труп сожгли, прах и кости глубоко зарыли в землю, чтобы зараза не расползлась по стране.
Наступило утро. Повстанцы, измученные и подавленные, смотрели с башен и стен на городские кварталы, в которых еще держался сумрак. Что еще придумают тиряне? Рабы уже не верили в победу. Многие из них проклинали тот день, когда отринули привычное и очертя голову бросились в незнаемое. Оказывается, свобода пахнет смертью, и поэтому не всем по плечу. И не мираж ли это — свобода, подобный миражам пустыни и лживым сказкам о счастье? И многие из рабов-повстанцев вручили судьбу свою богам. Будь что будет. И стало легче им….
— Подкупом нас не взять, — проговорил громко Астарт, зная, что услышат многие, — силой — тоже. Прокаженные ничего не смогли сделать. Не выдохся ли купец?
— Но они опять собираются! — Хромой показал жезлом визиря на площадь, где начали появляться люди.
Над крепостными постройками поднялись клубы черного, зловещего дыма.
— Что такое? — закричал Астарт и побежал вниз по лестнице, увлекая за собой остальных.
Когда он добрался до увитых плющом ворот дворцового храма, то едва не столкнулся с Мемом. Тот шел во главе процессии рабов-богомольцев, бледный, сосредоточенный, в мятой и порванной жреческой тунике. От него несло запахами гари и благовонных масел. В вытянутых дрожащих руках он держал большой глиняный кувшин, из горловины которого торчали чьи-то обугленные останки.
Астарт все понял.
Процессия молча проследовала мимо Астарта, Хромого, замершей в ужасе Ларит. Двое молодых рабов бережно поддерживали под локти раба-египтянина, потерянно шагавшего за Мемом.
— Зачем ты согласился? — закричал Астарт ему. — Зачем ты отдал им своего ребенка?
Раб замычал что-то нечленораздельное, повернулся к Астарту. Мало человеческого было в этом лице. Астарт отшатнулся.
Верховный жрец Мем-Молитва не удостоил Астарта ни словом, ни взглядом, проследовал до угла храма, под которым уже была вырыта яма.
— Мем! — крикнул Астарт. — Тебе мало скифа, которого вы вчера принесли в жертву?
Мем резко обернулся, не выпуская кувшин из рук.
— Ты нарушаешь порядок. Уйди! — И опять глаза его зло сверкнули, он движением головы показал куда-то поверх крепостной стены. — Тиряне тоже приносят жертвы, много жертв. Они отдают богу первенцев самых уважаемых семейств… Каждый смертный волен отправить свое чадо Ваалу через огонь, а у нас не было младенцев, кроме этого… Уйди и смирись, несчастный!
— Ну, Мем! — яростно прошептал Астарт.
За спиной Верховного жреца тотчас схватились за мечи рабы-богомольцы.
Рабы нестройно запели гимн Мелькарту. Мем подошел к яме, встал на колени и бережно опустил кувшин на дно… Яму зарыли голыми руками, потом продолжали славить бога, умоляя его принять жертву. Вместе со всеми пел египтянин, сжимая в кулаке горсть земли и вглядываясь в небо.
Астарт запрокинул голову и зашептал в ужасе:
— Господин мой Мелькарт… зачем тебе это?!…На площади в звенящей тишине стояли тысячи вооруженных тирян, царских дружинников и ополченцев. К осажденной крепости приблизился сухопарый жрец в лиловом пурпуре. И рабы, и тиряне затаили дыхание: перед восставшими стоял Верховный жрец Тира, царский родич, имени которого, начертанном на папирусах и кедровых дощечках, поклонялись как чудодейственным святым мощам, способным воскресить умершего и покарать самого могущественного врага.
Над площадью прозвучал сильный голос, прокатившись многократным эхом в затаившихся кварталах:
— Проклинаю всякого раба, поднявшего меч на господина! Отныне ни днем, ни ночью не знать вам покоя! И мучиться всякому по ту сторону стены от страшных язв, ниспосланных Владыкой моря, Неба и Пылающего Светила!
Жрец взмахнул широкими рукавами, закрепив магическим жестом страшное проклятие.
Первым отбросил меч, словно он был раскаленным, раб, по прозвищу Мем-Молитва.
Он залился покаянными слезами и бросился вниз головой со стены.
Хромой протяжно застонал.
— Все кончено! Все пропало! О боги…
Эред молился, подняв к небу бледное, искаженное страхом лицо, и меч валялся у его ног.
Паника захлестнула весь гарнизон осажденной крепости: рабы Тира всегда были набожнее своих господ. Теперь у них отнято все. Пропала последняя соломинка тонущих — бог. Как ты страшен, тирский купец, в своей мести!
