Рафаэль Сабатини - Скарамуш. Возвращение Скарамуша (сборник)
Андре-Луи стоял перед Бонтамом в воинственной позе, его круглая черная шляпа с трехцветной кокардой была надвинута на самый лоб.
– Основания будут полностью установлены, когда мы просмотрим ваши бумаги.
Лицо Бонтама изменило цвет и стало каким-то дряблым. Но через мгновение он справился с собой.
– Если вы рассчитываете на это, значит, у вас нет обвинения. Как вы можете арестовать меня, не предъявив обвинения? Вы злоупотребляете своей властью – если, конечно, вы вообще обладаете ею. Это грубое нарушение закона, и вы за него ответите.
– Для честного человека вы слишком хорошо знаете законы, – усмехнулся Андре-Луи. – Но, как бы то ни было, ваши знания устарели. Вы никогда не слышали про закон о подозрительных? Вы арестованы по подозрению.
– Не ухудшайте свою участь бессмысленным сопротивлением, – добавил Буассанкур. – Если вам нечего скрывать, то нечего и волноваться.
Бонтам воззвал к мэру, но мэр лишь повторил слова Буассанкура, и помрачневшего арестанта заперли в одной из комнат, выставив охрану у двери и под окном.
Андре-Луи не стал тратить время на допрос домочадцев Бонтама – двух мужчин и женщины постарше. Он пожелал узнать только, где гражданин Бонтам хранит свои бумаги. Три часа гражданин агент вместе мэром и Буассанкуром обшаривали кабинет. Когда обыск закончился и Андре-Луи нашел то, что искал, – несколько записок и пару писем, касающихся покупки земель в Босе, – они сели обедать. Домочадцы Бонтама выставили на стол все лучшее из запасов маленького шато: омлет, блюдо с куропатками и несколько бутылок превосходного вина из хозяйского погреба.
– Да он просто проклятый аристократ, этот Бонтам, – вот единственная благодарность, которой Андре-Луи удостоил прислугу за роскошную трапезу.
Потом он приказал расчистить стол и устроил в симпатичной столовой, залитой зимним солнцем, импровизированный трибунал. На столе разложили бумагу и перья, установили письменный прибор. Андре-Луи расположился в кресле, справа от него уселся Буассанкур с пером в руке, слева – мэр Блеранкура.
Бонтама, бледного, угрюмого и испуганного, привели в столовую под конвоем. Комендант расположился у двери в качестве официального наблюдателя.
Начался допрос. Бонтаму задали формальные вопросы о его имени, возрасте, общественном положении, месте жительства и роде занятий. Буассанкур записывал ответы. На последний вопрос Бонтам ответил, что он землевладелец и фермер.
– Как давно вы им стали? – последовал неудобный вопрос.
Бонтам долго колебался, прежде чем ответить.
– Год назад.
– А до этого чем вы занимались?
– Я был коновалом.
Андре-Луи оценивающе посмотрел на арестанта.
– Если я правильно понял, доставшееся вам наследство ничтожно. Вы человек молодой, гражданин Бонтам. Сколько лет вы были коновалом?
– Пять или шесть.
– Едва ли за это время можно нажить состояние. Но вы были очень бережливы, я полагаю. Вам удавалось откладывать деньги. Сколько вы скопили?
Бонтам раздраженно пожал плечами.
– Откуда, черт побери, мне знать, сколько я скопил? Я не веду бухгалтерских книг.
– Вы к себе несправедливы. Тут передо мной достаточно документов, показывающих, что бухгалтерия у вас поставлена прекрасно. Не тратьте попусту мое время, гражданин. Отвечайте, сколько вы скопили?
Бонтам взбунтовался:
– Какое вы имеете право меня допрашивать? Вы грязный шпион комитета, а не судья. У вас нет права меня пытать. Возможно, в вашей власти арестовать меня, хотя и в этом я сомневаюсь. Как бы то ни было, когда гражданин Сен-Жюст прослышит о вашем самоуправстве, для вас наступят черные минуты, это я вам обещаю. А пока, друг мой, самое большое, что вы можете и смеете сделать, – это отправить меня в Париж для судебного разбирательства. Ну так отправляйте! Отправляйте – и будьте прокляты! Я не стану отвечать ни на один из ваших вопросов. Гражданин мэр, и вы оказываете содействие этому субъекту? Боже мой! Берегитесь! Гильотина в Париже делает свое дело быстро. Возможно, вам придется познакомиться с ее работой за чинимый вами произвол. Гражданин депутат Сен-Жюст строго спросит с вас за него. Это не тот человек, с которым можно шутить, и вам следовало бы об этом знать.
Весь раскрасневшись от волнения, Бонтам сделал паузу, чтобы перевести дух.
– Запишите все, – спокойно распорядился Андре-Луи, обращаясь к Буассанкуру. – Все, до единого слова. – Он дождался, пока мнимый секретарь исполнит его указание, и снова обратился к арестанту. На этот раз он говорил тихо и бесстрастно, без прежнего напора, и, возможно, благодаря этому контрасту его слова звучали более весомо: – Ваша убежденность покоится на ложной предпосылке. Я уже говорил вам, что вы слишком хорошо знаете законы, но они устарели. Если вы честный человек, то поможете мне решить, отправлять вас для суда в Суассон или нет. Да-да, в Суассон, не в Париж. Гильотина в Суассоне делает свое дело не менее быстро. А что до гражданина депутата Сен-Жюста, на защиту которого вы, кажется, рассчитываете, то по ныне действующим законам Равенства и Братства ни один человек в государстве не обладает достаточной властью, чтобы защитить преступника. – Тон Андре-Луи стал жестче: – Повторяю: ваши знания устарели. Вы, по-видимому, пребываете в убеждении, что мы все еще живем в век деспотизма. И еще одно. Позвольте заверить вас: если вы не сумеете рассеять подозрения, которые возникли у меня, когда я изучал ваши бумаги, если не сможете удовлетворительным образом объяснить некоторые неблаговидные обстоятельства, о которых эти бумаги свидетельствуют, у гражданина депутата Сен-Жюста появятся куда более неотложные дела, чем ваша защита. Ему придется держать ответ за себя. – Андре-Луи стукнул кулаком по столу и с внезапной свирепостью добавил: – Республика не смотрит на чины и звания. Зарубите это себе на носу, гражданин Бонтам. Свобода, Равенство и Братство – не пустые слова.
Мэр энергично, хотя и невнятно выразил свое согласие с последним утверждением. Переняв у Андре-Луи эстафету, он принялся убеждать арестованного ответить на вопросы и снять с себя подозрения.
– Я не понимаю, в чем причина вашей нерешительности, – продолжил затем Андре-Луи. – Разве что вы молчите из ложно понятой преданности. Ложно, потому что никакая преданность не спасет исполнителя преступления. Единственное, чего вы можете добиться своим молчанием и запирательством, – это обвинение в предумышленном пособничестве злоумышленнику.
Приведенные доводы не только усмирили, но и заметно напугали Бонтама. Угроза Андре-Луи поколебала его уверенность в заступничестве Сен-Жюста. А без этого заступничества его действительно ждал наихудший конец.
