Штормовое предупреждение - Юрий Яковлевич Иваниченко
К тому времени «боцман от контрабанды» заметно похудел, побледнел и осунулся на тюремных харчах, даже роскошные усы вроде как поредели и обвисли. Ну, никак не в радость старому морскому волку было в камере, да ещё в такой, где единственное густо зарешеченное окошко выходило на запад и не видно было в него ничего, кроме унылой Лысой горы. Поэтому прогулка, пусть под конвоем, в отделение была не в тягость, а в радость, хотя сокамерники провожали Ивана Резникова чуть ли не со слезами на глазах – не чаяли больше увидеть.
Но Иван, безо всяких колебаний опознав по «фотоморде» того самого, ну, который, ага – капитан Мат… Матусевич, – вернулся в свою камеру не всяко виноватым в ожидании суда с невесть каким приговором, а ценным свидетелем, которого скоро и непременно повезут аж в Симферополь.
И его действительно повезли в Симферополь, всего-то на третий день после похода в Феодосийское отделение Крым ЧК, предварительно дав помыться в тюремной душевой, хоть и еле-еле тёплой водой, зато с мылом, и выдали пропаренное в вошебойке бельё и тельняшку – чтоб не позорить перед начальством. А ещё ехать пришлось ни в «столыпинском», ни тем паче в телячьем вагоне, а в купейном! С конвойным, конечно, но вполне душевным парнем, и всего с одной пересадкой в Джанкое.
В Симферопольском отделении Ивана Резникова поместили в небольшую, четырехместную камеру с парочкой вполне интеллигентных «политических», правым эсером и миллифирковцем[6], и приказали дожидаться, пока изо всех прочих крымских отделений не доставят на опознание задержанных, похожих по фото на Матусевича и с сомнительными документами, либо же совсем без оных.
На первое опознание людей, доставленных из Евпатории, Ивана Резникова вызвали тем же вечером. Но без толку – не только самого злокозненного капитана Матусевича среди троицы не оказалось, так ещё и выяснилось, что насчёт сходства и сомнительных документов евпаторийские товарищи погорячились.
На следующий день «вентилировали» улов из Симферополя.
Пока в камере, старательно вычистив миски из-под утренней перловки, разношёрстная троица напряжённо обсуждала текущий момент в свете НЭПа, происков Антанты и собственных тюремных перспектив, в комнате допросов следователь Каширин инструктировал некоего Якушева, писаря, бывшего служащего Штурманского управления и бывшего севастопольца, который лично помнил кавторанга Матусевича и брался его опознать.
Нашли сего бывшего писаря, весьма немолодого, на последней грани военной мобилизации по возрасту, здесь же, в Симферополе, по регистрационным спискам.
В своё время то ли прискорбные семейные обстоятельства, то ли инстинкт самосохранения подвигли мобилизованного Якушева перебраться в Симферополь, к старикам родителям, едва рассеялся дым уходящей за горизонт эскадры. Здесь он и прошёл добровольную и в срок регистрацию, не бог весть сколь сложную для мобилизованного на возрастном пределе и обременённого семьёй нижнего чина. Но недолгое тогдашнее общение с чекистами, а особенно слухи, конечно же сильно преувеличенные, но небезосновательные, о судьбах попавших туда старших офицеров и чиновников, так повлияли на бедного Якушева, что новый и вынужденный визит к чекистам едва не лишил экс-писаря дара речи. Так что Каширину и второму следователю – ветерану ЧК, которого все товарищи называли Петрович, пришлось втолковывать, как маленькому, что именно от Якушева требуется.
– Необязательно он окажется среди этих, «похожих», – объяснял Каширин. – Но если вдруг – то конечно.
– А что сказать? – только и спросил Якушев. – Если вдруг?
– Можно вообще ничего не говорить, кивните, да и всё, – сжалился Петрович. – Протокол потом подпишете.
Якушев выдавил:
– Спасибо… – И постарался усесться и поудобнее, и как бы незаметнее на прикреплённой к полу скамье у зарешеченного окна.
А Каширин скомандовал дежурному:
– Давай первого!
Гражданин, в известной мере действительно похожий на Матусевича, точнее, на фотографию в розыскном листке, выглядел весьма взволнованным и чуть ли не с порога повысил голос:
– Я не понимаю, в чём дело! Я уполномоченный Потребкооперации!
– Документы, – потребовал Каширин.
– Вот, пожалуйста. – Шумный гражданин подал аккуратно завернутое в клеёнку удостоверение. – Мне кто-то объяснит, зачем меня сюда привели?
– Не шуми, «Уполномоченный», – посоветовал Петрович, да так, что у шумного гражданина перехватило дыхание.
Следователи обменялись взглядами с Якушевым. Тот со всею определённостью отрицательно покачал головой.
– Где проживаете? – холодно и спокойно спросил у не-Матусевича следователь Каширин.
– На Екатерининской. То есть на Карла Маркса, в доме Арендта. Нам выделили комнату, а нас чет-веро…
– И все – уполномоченные Потребкооперации? – сощурился Петрович.
– То есть как? В смысле… Ну, так семья же. Дети совсем маленькие, жена с ними.
Следователи обменялись взглядами. Затем Каширин завернул удостоверение личности в клеёнку и протянул не-Матусевичу:
– Иди, помогай жене. Свободен.
Уполномоченный схватил удостоверение двумя руками, при этом уронив тощую коленкоровую папочку с бумагами, неловко поклонился и выбежал из допросной. Но тут же возвратился – забрать свою папку.
– Простите, забыл, а тут ведомости по работе. А зачем вызывали?
– Подумай, подумай, – мрачно порекомендовал Петрович. – О своей «Потребкооперации», например.
– Да, понял, понял, – закивал уполномоченный. – Простите ещё раз. Так я пойду?
Каширин кивнул и крикнул в открытую дверь:
– Давай следующего!
Дежурный ввёл мужчину средних лет, в чёрной полушинели с перекрещенными молоточками на отворотах воротника.
Тот мельком посмотрел на Якушева, затем внимательнее на следователей, как бы определяя, кто тут главный. Представился:
– Левкович. Инженер. Меня задержали на улице у дома без объяснения причин. Патруль милицейский, а привели в ЧК.
– Вы ждёте объяснений? – усмехнулся Каширин.
– Весьма желательно, – с достоинством произнёс Левкович.
Оба следователя посмотрели на бывшего писаря. Тот решительно покачал головой: нет, не опознаёт.
– Ваши документы, гражданин Левкович, – потребовал Каширин.
– Документы? Но как, они же остались дома. Я вышел буквально на пять минут, за папиросами, а тут патруль.
– Во флоте служили? – спросил Петрович. – Флотский инженер?
– Увы, не удостоился, – позволил себе оборот, несколько не соответствующий обстоятельствам, Левкович. – Я инженер-железнодорожник. И тогда, и сейчас при железной дроге служу.
– Регистрацию проходили? – сухо спросил Каширин.
– Так точно, – в тон сообщил железнодорожник. – В Семи Колодезях. Имеется документ.
– Дежурный! – громко позвал Каширин и, когда тот появился, кивком указал на Левковича.
– В камеру? – понятливо спросил дежурный. – Вывести?
– Направь кого помоложе с этим гражданином к нему домой – за документами.
– Понял. Давай, пошли. – И, пропустив вперёд Левковича, направился к двери.
Каширин бросил вдогонку:
– Кто там у тебя ещё? Давай сюда.
– Ещё двое, – ответил дежурный уже из коридора и сказал кому-то, не видимому из допросной: – Чего расселся? Заходи давай.
– Я Николай Игнатенко, – начал тот, едва войдя, и осёкся, заметив сидящего у окна Якушева.
Каширин, пока Петрович перелистывал бумаги, отыскивая относящиеся к Игнатенко, посмотрел на бывшего писаря Штурманского управления.
Якушев ещё
