Елизавета Дворецкая - Ветер с Варяжского моря
Турий рог пустили по кругу, гости и хозяева пили мед и обещали дружбу каждый на своем языке. Даже Спех, довольный, что его так торжественно назвали мужем, а не отроком, заговорил вместе со всеми. Кроме Асмунда, никто из свеев не мог свободно объясняться по-славянски, но при помощи Тормода застольная беседа завязалась к общему удовольствию.
Только сам виновник прошедшей ссоры оставался как бы в стороне от общего веселья. Загляда давно заметила среди гостей того высокого парня, с которым Спех так бесславно подрался. Среди всех варягов он один еще вызывал у нее настороженность. От его худощавой угловатой фигуры веяло недружелюбием и холодностью, он казался темным пятном раздора среди общего примирения. Даже подавая на стол, Загляда не решалась к нему приблизиться и не подходила к тому концу стола.
– Слышишь, душа моя? – обратился к ней отец. – Уж драка – так с размаху, уж пир – так на весь мир. Поди меду ему налей – может, подобреет.
Асмунд обрадовался – если дочь хозяина поднесет обидчику меда, это будет значить, что обида прощена и мир восстановлен полностью.
Загляда оробела на миг, услышав, что велит ей отец, но отказаться не могла. Она взяла у отца заздравный рог, налила в него меда из кувшина – меньше половины, чтобы не ударило в голову, – и приблизилась к дальнему концу стола, где сидел Снэульв. Глядя, как она идет к нему, он медленно поднялся на ноги и встал, возвышаясь над всеми сидящими за столом, высокий и прямой, как молодой ясень. Варяги и русы в палате затихли, глядя на них. Загляда сейчас казалась особенно хороша: в своей нарядной рубахе она походила на желтый цветок, на груди ее пестрели бусы в три ряда – из золотистого янтаря, рыжего сердолика и прозрачного хрусталя, серебро блестело на ее висках и на руках, золотистые искры от огня на очаге пробегали в ее косе с красной лентой, а лицо ее с румяными щеками, красивыми темными бровями и чуть вздернутым аккуратным носом было красиво той славянской красотой, которая много веков пленяла гостей с полудня и с полуночи.
Подойдя к Снэульву на шаг, Загляда остановилась, держа рог обеими руками, подняла голову, дивясь про себя его высокому росту. Он был заметен даже среди; варягов, среди которых вообще мало водилось коротышек. Там, на торгу, первое впечатление не сильно ее обмануло – и сейчас она не назвала бы его красивым. Брови его были светлыми, почти незаметными, рот был слишком широк, а подбородок жесток и угловат. И взгляд у него был пристальным, пронзительным, но умным и внимательным. Он смотрел на Загляду с недоверием – неужели дочь хозяина и правда оказывает ему, обидчику, такую честь?
И не на почетный рог в ее руках он смотрел, а в глаза ей. И что-то перевернулось в нем, стены клети качнулись; из серо-голубых глаз славянской девушки на него глянула мать, оставшаяся за морем, в чужом доме, сестренка Тюра, и девушка эта показалась Снэульву такой же родной и близкой, как они. С ней он уже не был один в чужой стране, какая-то новая огромная сила поднималась и росла в его груди оттого только, что она стояла перед ним и смотрела на него. И только одного хотелось Снэульву в этот миг – быть любимым этой девушкой, даже имени которой он еще не знал. Так хотелось, что, казалось, пошел бы грудью наперекор ревущему ледолому.
А Загляда смотрела ему в лицо, стараясь хоть чуть-чуть понять его, кому приходилось подать заздравный рог, найти какие-то слова, которые были бы понятны ему. Она не хотела произносить пустых слов – заздравный рог отнесет речь прямо к крыльцу богов, – но как предложить мир и дружбу этому чужаку?
И чем дольше она смотрела, тем яснее делалось ей лицо Снэульва, делалось мягче, теплее. Словно из ледяной глыбы под солнечным лучом вытаивает живой человек. Мгновения бежали мимо них, Загляда держала рог с медом, не замечая его тяжести, забыв, что все смотрят на них и чего-то ждут.
Рядом раздался какой-то веселый возглас по-варяжски. Загляда опомнилась, опустила глаза, постаралась собраться с мыслями, снова посмотрела на свея и сказала, протягивая ему рог:
– Прими наше угощение, и пусть дружба наша всегда будет так хороша, пока свет белый стоит! Пусть и мы, и племена наши всегда в мире живут и горя друг от друга не знают!
– От волнения она заговорила по-словенски, потом опомнилась, что он едва ли ее поймет, но переиначиваться было уже поздно. Вокруг зазвучали одобрительные возгласы: варягам понравилась ее речь, даже тем, кто не понял слов. Красивая юная девушка с заздравным рогом – чего же тут не понять?
Снэульв взял рог у нее из рук, хотел было что-то сказать, но не нашелся и молча поднес рог к губам. Загляда смотрела, как он пьет, с каким-то веселым азартом – она-то знала, хозяйка, крепость своего меда. И рог за какие-то мгновения оказался опрокинутым, русы и свей одобрительно кричали, Снэульв поднял перевернутый пустой рог над головой и улыбнулся Загляде, и она улыбнулась в ответ. Почему-то она уже забыла, как сердилась на него, теперь она видела, что он не зверь. И ее прежняя неприязнь сменилась сильным любопытством, ей захотелось узнать его получше. А хозяева и гости вокруг радостно выкрикивали что-то, стучали рогами и чашами, хлопали друг друга по плечам. Загляда отошла, но Снэульв провожал ее глазами. Ей не хотелось уходить, как будто какая-то неведомая могучая сила привязала ее к нему, и теперь она изо всей толпы видела его одного и, даже отвернувшись, чувствовала его спиной, затылком. Где-то в глубине в ней возникла непонятная дрожь, от которой было и неловко, и весело разом. Загляде хотелось спрятаться, чтобы никто не видел ее глаз, но еще больше хотелось вернуться туда, где сидел он. Стараясь отвлечься, она усердно угощала гостей и Милутиных людей. Но и проходя мимо столов с блюдами и кувшинами, Загляда всякий раз чувствовала на себе взгляд Снэульва, и почему-то это было ей приятно.
Она не замечала, что довольно многие в палате видят, как они переглядываются. Спех от этих наблюдений сделался мрачнее тучи, а Асмунд, напротив, был очень доволен. Умный купец видел, что Милута ни в чем не откажет своей дочери, а Снэульву весьма пригодится ее заступничество.
Очень скоро разговор зашел о том, что волновало почти всех торговых гостей, ходивших через Варяжское море.
– Не видали ли вы Ерика, как через море плыли? – стал расспрашивать Милута. – Говорят, он опять разбойничает, как и в прошлое лето.
– Я не видел его, Кристус[83] уберег меня, а Ньерд дал мне дорогу мимо его кораблей! – ответил Асмунд, одной рукой сотворяя знак креста, а другой коснувшись какого-то оберега на груди, не видного под одеждой.– Но я видел много людей, которые встречались с ним. И никто не желал бы этой встречи еще раз!
