Том Шервуд - Мастер Альба
Солдат мгновенно утратил сонливость, сунул бумагу назад, в руку скромного, вежливого монаха и поспешил в свою узкую будку.
Бэнсон, придерживаясь своей роли, молча следовал за монахом, ничему не удивляясь и ничего не спрашивая. Они пришли – не в приёмную магистрата, – а в самый обычный трактир. Здесь монах спросил ужин и две отдельные комнаты.
– Есть только одна, – сообщил на весь трапезный зал краснорожий трактирщик.
– Я не могу, – повёл плечом Альба, – спать в одной комнате с этим вот человеком.
– Он что, буйный? – снова почти прокричал трактирщик, с опаской оглядывая массивную фигуру Бэнсона.
– О, нет, – скромно ответствовал Альба. – Он – добряк, он без дела и муху не хлопнет. Просто спать вместе с ним – плохая примета: он – ваш новый палач.
Немедленно после этого нашлась и вторая комната, и был предоставлен обильный и даже изысканный ужин. А главное – этих двоих человек никто больше не потревожил – ни праздным вопросом, ни пьяным приветствием.
Ночь они просто спали, и ничего не происходило: монах не подавал никому никакой весточки, и ему в ответ ничего не присылали… наконец, ближе к ланчу, Альба, оставив в комнате вещи, зашёл к Бэнсону и вывел его из трактира. Они вышли и медленно двинулись через город по узким улочкам, окаймлённым канавами со специфической вонью старого города. Прошли последний квартал – и Бэнсон, ступив на начало длинной, прямой, уходящей от города узкой дороги, понял, куда они направляются: вдали перед ними тихо и скорбно темнели кресты. Кладбище.
Здесь было пустынно. Один лишь кладбищенский сторож приблизился и поклонился.
– Здравствуй, брат, – сказал Альба, откидывая капюшон.
Блеснул огонёк в глазах сторожа, и лицо его порозовело. Он хотел было ответить, но что-то его удержало, и монах, улыбнувшись, продолжил:
– Это Бэнсон, мой друг, и по случаю – мой ученик.
Огонёк теперь выплыл наружу, и глаза сторожа засияли.
– Здравствуй, Альба! – сторож торопливо, пока монах к нему приближался, дважды склонился в глубоком поклоне, и они обнялись.
Обнялись, как люди почтенного возраста, мудрые и давно и прекрасно знакомые: истово, медленно, без порывистых жестов и похлопываний по спине. После этого сторож подвинулся к Бэнсону и сказал так же приветливо:
– Здравствуй, брат!
– Он не из наших, – тепло сказал Альба, – но от рождения чистый и совестливый человек. Он дважды встретился мне в кровавые, отчаянные минуты: первый раз в Индии, когда я выследил шайку Ци Регента, и второй раз – совсем недавно – лёг с разбитой макушкой у меня на пути, когда я гнался за патером Люпусом.
– Что?! – с выражением сильнейшего изумления на лице вскричал сторож. – Ты нашёл Люпуса?!
– Нашёл, но вот слегка отпустил. Он меня сбросил со следа, и я теперь здесь, чтобы след этот вернуть.
– А ты его видел? – спросил вдруг сторож у Бэнсона и быстро прибавил: – Патера Люпуса?
– Да, видел, – смущённо ответствовал Бэнсон, – но не разглядел.
– Видел близко?
– В трёх шагах.
– Вот, – сказал сторож, вытягивая палец вперёд-вверх и целясь им Бэнсону в грудь, – вот человек, который встретился с Люпусом – и всё-таки жив!
– Я оставил в трактире, – вступил в разговор Альба, – деньги и бумаги с кое-какими пометками. Передай.
Сторож кивнул.
– Всё – из логова Регента, – продолжил монах. – Теперь это наше место. Нужно только назвать моё имя хозяйке. И нужно говорить, что Ци был человеком прекрасным и добрым.
Сторож понимающе кивнул.
– В вещах моих, что в трактире, письмо для принца Совы, – продолжил монах. – Работа есть для него, и неподалёку.
– Кто-то мучит детей? – спросил озабоченно сторож.
– Да, собрал настоящую армию карманников и попрошаек. По слухам, жестоко наказывает тех детишек, кто денег мало приносит. Некоторых замучил до смерти.
– Весточку отправлю сегодня же. А ты на обратном пути к нам заглянешь?
– Наверное нет. Мы сейчас навестим поместье одного человека, что разводит каретных собак.
– Далматинов?
– Да. Но еще он вывел породу собак – охотников на людей, и продавал щенков для Люпуса, а тот – очевидно – владельцам рабов. Вот у него я и рассчитываю обрести потерянный след. А Бэнсон потом отправится в Плимут, и – в Турцию, друга спасать. Вот он, наверное, к вам заглянет. Передай с ним список последних событий и деньги – для Пантелеуса. Ведь на пути в Турцию не минуешь Магриба. Теперь всё. Прощай.
– Прощай, Альба, – с любовью и грустью в глазах откликнулся сторож. – Да хранит тебя Бог.
Бэнсон придержал свой топор, поклонился и следом за Альбой зашагал от кладбища к городу. К босым ногам его ласково липла тонкая дорожная пыль.
МОНАХ И СОБАКИ
Покинув кладбище, наши путники повернули на север и двинулись по почти пустынной дороге вдоль зелёных полей частных владений. И прошло совсем немного времени, когда Альба сказал:
– Вот оно, поместье Пёсьего папы.
– У него такое имя? – удивился простодушный Бэнсон.
– Нет, конечно. Это я его так назвал.
– Поместье его так близко от города…
– А ты думал, что на охоту за злодеями нужно ходить в далёкую даль? Не обязательно. Тёмные люди как раз очень часто живут в самом центре людских скоплений. Как и наш Пёсий папа – ему нужен простор для собак, но и чтоб город был рядом. В городе – его покупатели, его покровители и его куклы…
– Что это за куклы такие? – заинтересованно спросил Бэнсон.
– Да такие же тёмные люди, как и он сам, только помельче. Мелкие пакостники. “Папе”, видишь ли, нужно натаскивать псов на бегущего человека. А где его взять? Только в городе. В тюремных подвалах довольно часто встречаются неисправимые негодяи, о смерти которых никто никогда не горюет. Особенно – если такой негодяй, убегая от неприятностей, самим же устроенных, приходит в город издалека. Его ловят и сажают в подвал. Тогда Пёсьему папе посылается весточка, он едет к тюрьме – обязательно ночью – и выкупает у стражников этого схваченного. Как правило, люди, позволяющие себе жить за счёт притеснений или ущерба, причиняемого другим, – эти люди от рожденья нахальны, сметливы и быстры. Их кости прочны, и мышцы работают безупречно. “Папа” их привозит к себе – и делает “куклами”. То есть одновременно игрушкой и мясом для своих крупных собак. Сильный и отчаянно цепляющийся за жизнь человек сопротивляется долго. Соответственно, псы так же долго резвятся.
– А что потом происходит с такой “куклой”?
– Всё, что останется после охоты и обеда собак, – добротного обеда, с азартом, с живой кровью, – “папа” закапывает где-нибудь на пустыре.
– Редкостный гад, – сказал задумчиво Бэнсон. – Городской прокурор его давно должен был повесить!
