Ян-Филипп Зендкер - Искусство слышать стук сердца

Ян-Филипп Зендкер

ИСКУССТВО СЛЫШАТЬ СТУК СЕРДЦА

ЧАСТЬ I

1

Первое, что меня в нем поразило, — глаза. Цепкие, глубоко посаженные, они смотрели в упор. Вообще-то, в мою сторону поглядывали все посетители чайного домика: кто украдкой, кто открыто. Но этот человек пялился так беззастенчиво, словно встретил диковинную зверушку. Я не знала, сколько ему лет; судя по морщинистому лицу — шестьдесят, а то и все семьдесят. Одет он был в пожелтевшую от времени и стирок рубашку, зеленое лонгьи[1] и шлепанцы на каучуковой подошве. Ну и пусть таращится! Я с подчеркнутым равнодушием обвела взглядом деревянную лачугу с несколькими столиками и стульями, стоявшими прямо на сухой пыльной земле. На стенах висели картинки из старых календарей и фотографии молодых женщин. Их юбки до пят, кофты с длинными рукавами, стоячие воротнички и серьезное выражение лиц напомнили мне другие снимки. Те, которые продавались на блошиных рынках Нью-Йорка, — раскрашенные черно-белые фото рубежа девятнадцатого и двадцатого веков, запечатлевшие девушек из состоятельных семей. У дальней стены поблескивала стеклянная витрина, уставленная пирожными и рисовыми кексами — лакомством для десятков мух. Рядом на газовой горелке кипел закопченный чайник. В углу громоздились деревянные ящики с оранжевой газировкой. Более жалкого заведения я еще не видела.

Меня донимала жара. Струйки пота текли по вискам, сползая на шею. Джинсы прилипли к телу. И вдобавок старик вдруг встал и подошел ко мне.

— Тысяча извинений, юная госпожа, за то, что осмелился обратиться к вам, — начал он, усаживаясь за столик. — Знаю, вести себя так — крайне невежливо с моей стороны, особенно учитывая, что мы незнакомы и вы не имеете даже отдаленного представления, кто я такой. Меня зовут У Ба. Я много слышал о вас, хотя это никоим образом не извиняет моей бесцеремонности. Полагаю, вы шокированы. Еще бы! Приехали в чужую страну, оказались в провинциальном городишке, зашли в чайный домик и вдруг стали объектом внимания странного человека. Мне в высшей степени понятно ваше состояние, но все же хочется… нет, я просто испытываю необходимость задать один вопрос. Я так долго дожидался этой возможности, что теперь, когда вы здесь, не мог сидеть и молча наблюдать за вами.

Если быть точным, я ждал вас целых четыре года. Сколько дней выхаживал по пыльной главной улице и вглядывался в лица немногочисленных туристов, забредших в наше захолустье. В те редкие дни, когда прилетал самолет из столицы, я, если не был занят, отправлялся в наш маленький аэропорт в надежде на ваше прибытие.

— Долго же вам пришлось дожидаться, — хмыкнула я.

— Только не подумайте, будто я вас упрекаю. Прошу понять меня правильно. Мне много лет, и я не знаю, сколько еще проживу. В нашей стране люди стареют быстро и умирают молодыми. Вот и конец моей жизни неумолимо приближается, однако я должен был увидеть вас и рассказать одну весьма значимую историю.

Улыбаетесь. Думаете, я выжил из ума? Или считаете меня эксцентричным стариком? У вас есть на это все основания. Только не уходите, прошу! Понимаю: мои слова кажутся в высшей степени странными. Согласен, мой внешний вид не вызывает доверия. Я даже не могу по-настоящему вам улыбнуться. Для этого нужны белые, сверкающие зубы, а не жалкие почерневшие огрызки, которые даже жевать не способны. Это лишь руины прежней улыбки. Окружающим не нравится мое несвежее дыхание. Моя кожа обвисла — болтается на руках, словно белье на веревках. Ноги грязные, все в мозолях от дешевых сандалий. Мою, с позволения сказать, белую рубашку давным-давно пора выбросить на помойку. Поверьте, я весьма щепетилен в подобных вопросах, однако вы видите, в каком положении пребывает наша страна. Поистине в удручающем! Меня никоим образом не устраивает нынешний упадок, но, увы, избавить родину от сей горькой участи я не способен. Я долго учился принимать как данность то, что не в силах изменить. Да не собьет вас с толку мое жалкое обличье! Не путайте стоицизм с утратой интереса к жизни или тем паче с капитуляцией перед ее ударами. Нет, моя дорогая, столь предосудительному малодушию нет места в моем сердце.

Его произношение оставляло желать лучшего, но говорил он на достаточно правильном английском. Вот только слова и обороты… Такие фразы я слышала лишь в старых английских фильмах.

— Но я отвлекся, по глазам вижу, что испытываю ваше терпение. Сделайте одолжение, не отворачивайтесь. Я правильно угадал, вас никто не ждет? Вы приехали одна. Посидите со мной еще немного, Джулия, не пожалейте нескольких минут для старика.

Вы изумлены? О, как округлились ваши прекрасные карие глаза. Впервые за все это время вы смотрите на меня. Спрашиваете себя: «Откуда, черт побери, он знает мое имя, если прежде мы никогда не встречались и здесь я впервые?» Вы теряетесь в догадках: может, я случайно увидел наклейку на вашей куртке или рюкзачке? Уверяю, мне это ни к чему. Я знаю не только имя, но и день и час вашего рождения. Мне известно очень многое о малышке Джул, которая больше всего обожала вечерами слушать отца. Я хоть сейчас могу рассказать вашу самую любимую историю — «Сказку о принце, принцессе и крокодиле». Вы часто слушали ее перед сном.

Я замерла, а он продолжил:

— Итак, вас зовут Джулия Вин. Вы родились двадцать восьмого августа тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года в Нью-Йорке. Ваша мать американка, а отец — бирманец. Ваша фамилия стала частью моей истории и моей жизни в тот самый момент, когда я пятьдесят пять лет назад покинул материнскую утробу. А в последние четыре года не было и дня, чтобы я не думал о вас. Потерпите немного: я все объясню. Но вначале позвольте спросить, верите ли вы в любовь?

В устах этого старика вопрос звучал до такой степени нелепо, что я невольно рассмеялась.

— Смеетесь. Какая же вы красивая. Однако я вполне серьезен. Джулия, вы верите в любовь?

Я молчала.

— Конечно же, я спрашиваю не о всплесках страсти, которые побуждают нас говорить и делать то, о чем впоследствии придется жалеть. Речь не о глупых заблуждениях, будто нам не прожить без какого-то человека. Мы дрожим от страха, едва подумав, что можем потерять предмет нашей страсти. На самом деле такие чувства скорее обедняют, нежели обогащают, ибо мы жаждем безраздельного обладания тем, что нам не принадлежит, и цепляемся за то, на что не имеем права. Я имею в виду не плотские желания и не любовь к себе — эту паразитку, рядящуюся в одежды бескорыстности.

Нет, Джулия, я говорю о любви, дарующей зрение слепым. О любви, что сильнее страха. Я говорю о любви, которая наполняет жизнь смыслом, противостоит природным законам угасания. Я говорю о любви, не знающей границ, о любви, заставляющей нас расцветать. Я говорю о торжестве человеческого духа над эгоизмом и смертью.

Его монолог начал меня утомлять.

— Качаете головой? Не верите ни во что такое? Не знаете, о чем я говорю? Что ж, ничего удивительного. Я и сам думал по-иному, пока не встретил вашего отца. Не торопитесь забрасывать меня вопросами. Вы все уразумеете, когда услышите мою историю. Четыре года я хранил ее в своем сердце. И сейчас прошу лишь чуточку терпения. Уже поздно, и вы наверняка устали в долгой дороге. Мне же, старику, нужно беречь силы. Надеюсь, вы правильно поймете, если я вас покину. Завтра мы могли бы встретиться снова в это же время, за этим столиком. Кстати, здесь я познакомился с вашим отцом. Он сидел на стуле, где сидите вы, и рассказывал. Должен признаться, я был ошеломлен еще сильнее, чем вы, и недоверчиво качал головой. Никогда и ни от кого я не слышал таких историй. Могут ли у слов вырасти крылья? Способны ли фразы порхать, как бабочки? Разве им под силу пленять нас и уносить в другие миры? Мыслимо ли, чтобы человек содрогнулся от слов, аки земля — от природного катаклизма? Неужто в их власти открывать потаенные уголки наших душ? Не знаю, умеют ли все это делать сами слова, но вместе с голосом — еще как! А голос вашего отца, Джулия, в тот день был настолько необыкновенный… Такой голос бывает у человека лишь раз в жизни. Пожалуй, он не столько говорил, сколько пел — совсем тихо, но не нашлось в чайном домике посетителя, которого бы его речь не тронула до слез. Фразы сплетались в историю, а из нее рождалась жизнь, являя свою силу и магию. Услышанное в тот день сделало из меня такого же убежденного верующего, как и ваш отец. Он сказал: «Знаешь, У Ба, я — человек нерелигиозный, и любовь — единственная сила, в которую верю». Эти слова я запомнил на всю жизнь.

У Ба посмотрел на меня и встал. Сложил ладони перед грудью, поклонился и вышел из чайного домика быстрой и легкой походкой.

Я провожала его взглядом, пока он не скрылся в уличной толпе.

Хотелось крикнуть ему вслед, что я не верю в силу, способную даровать зрение слепым, не верю в чудеса и магию. Жизнь слишком коротка, чтобы растрачивать ее на тщетные надежды. Уж лучше наслаждаться тем, что есть, чем залезать в дебри самообмана. Верю ли я в любовь? Ну и вопрос! Любовь — не религия. В восемнадцать лет я мечтала о принце, который избавит меня от всех проблем. А когда появился тот, кого я приняла за венценосного суженого, жизнь преподнесла мне жестокий урок. Я на собственной шкуре убедилась, что королевские сыны обитают только в сказках и что любовь делает человека слепым. Хотелось крикнуть этому старику, что мне неведома более могущественная сила, чем страх. И в торжество над смертью тоже не верю. Нет и нет!