Мишель Зевако - Трибуле
– Вот он! Вот он! Триумф шуту!
В мгновение ока Трибуле был схвачен и поднят на руки. Торжествующая процессия из полусотни кавалеров и дам приняла в ней участие: кто ухватился за руку, кто – за ногу.
Побледневший шут не оказывал никакого сопротивления. Смех, возгласы «виват!», аплодисменты достигли громовой силы, когда Трибуле положили перед королем.
– Сир, мы нашли его стоящим на коленях.
– Одного в зале…
– Он плакал навзрыд…
– Это фарс!
– Это Трибуле! Такое может только он!
– Укрыться в уголке, подальше от шумной толпы, встать на колени и плакать…
И тут заговорил Трибуле грозным, почти зловещим голосом:
– Только для того, чтобы заставить вас смеяться, сеньоры!
– Браво! Виват! Слава безумцу! Да здравствует Трибуле!
– Тише! – скомандовал король. – Посторонитесь, господа. Пусть каждый посмотрит на моего шута… Подойдите, месье Флёриаль!..
Жилет вздрогнула. Она повернулась к Трибуле. Она увидела его и узнала.
В мгновение ока этот ребенок, наделенный столь впечатлительной душой, таким благородным разумом, сразу же понял всю жестокость комедии, которую решил разыграть король.
Надо сказать, что Жилет никогда не интересовалась, чем занимается человек, которого она называла отцом. Она очень удивлялась, почему он не живет в усадьбе Трагуар, но она никогда не спрашивала доброго месье Флёриаля об этом, а самой себе пыталась по-своему объяснить несуразности этого положения.
И вот объяснение было ей предоставлено столь грубым образом.
Месье Флёриаль оказался хорошо известной личностью.
Ее приемный отец был королевским шутом.
Она не сводила глаз с Трибуле. Но тот не смотрел на нее. Героически, бестрепетно он сказал себе: «Она меня не узнает! Я не хочу, чтобы она меня узнала!»
И сейчас он склонился перед королем ниже обычного, он сгорбился еще сильнее, отчаянно выкручивал ноги, словно хотел осуществить свою давнюю мечту: превратиться в животное. Он пытался сверхчеловеческим усилием настолько слиться с образом Трибуле, чтобы Жилет никогда не узнала в нем Флёриаля…
– Шут! – гневно вскричал король; казалось, он все больше распалялся. – Почему ты сбежал с праздника? Почему ты пренебрегаешь своей обязанностью – веселить нас?
Трибуле хотел ответить… Но из горла вырвался только хрип… Он скорчил страшную гримасу и изо всех сил затряс своей погремушкой, чтобы никто не услышал его рыданий.
Но их услышала Жилет! Одна она!
На лице, искаженном гримасой смеха, только она одна увидела слезы… И словно какое-то внушение нашло на нее свыше…
Она внезапно поднялась и приблизилась к Трибуле… Толпа придворных внезапно оцепенела.
Улыбающаяся, так же, как это было когда-то давно, в Манте, словно память представила перед ее глазами ту сцену, давным-давно ею забытую, она подошла к Трибуле, вытерла пот с его лица, осушила слезы.
Разъяренный король тоже встал. Но прежде чем он успел пошевелить рукой, Жилет, которая оперлась на шатавшегося от боли и радости Трибуле, произнесла своим ясным и твердым голосом:
– Благородные дамы и господа, только что меня представили вам… Я, в свою очередь, тоже хочу представить вам…
Бледная и решительная, она сжала руку Трибуле:
– Дамы и сеньоры, представляю вам своего отца…
С сияющим лицом, с дрожащими руками, потеряв от радости способность трезво рассуждать, Трибуле тихо приговаривал:
– О, моя обожаемая дочь!
И он, обессиленный, опустился к ногам Жилет… Шепот пробежал по праздничной толпе придворных. В этом шепоте слились воедино испуг и удивление… Король, побледневший от ярости, тоже направился к шуту. Жилет неотрывно глядела на него, готовая умереть на месте.
– Уберите шута! – пробасил король.
С десяток рук подхватил Трибуле. Его куда-то утащили, так что Жилет не успела и глазом моргнуть.
– Мадам! – обратился к ней король. – Что означает подобное сумасбродство?
– Это не сумасбродство, а чистая правда, сир! Вы об этом хорошо знаете!
Франциск I готов был взорваться, но сдержался.
Король привык управлять выражением своего лица. Вот и сейчас он неожиданно улыбнулся, чем успокоил собравшихся, но эта улыбка привела в дрожь тех, кто его знал.
– Я хочу, чтобы веселье продолжалось! – крикнул он бодрым голосом. – Бога ради, господа, что у вас за постные лица! Давайте продолжим танцы!
И сразу же после этого он добавил, но так тихо, чтобы его слышало только ближайшее окружение:
– У герцогиня де Фонтенбло помутилось в голове… Она подвержена этому недугу… Впрочем, врачи утверждают, что случай не из тяжелых… К утру всё пройдет!
И соответствующим жестом король дополнил свои слова.
Праздник возобновился с еще большим оживлением, а в толпе придворных распространился слух, что новоявленная герцогиня стала жертвой внезапно настигшего ее приступа помешательства. Этим, мол, и объясняются и ее высокомерие при выходе, и ее странный, застывший взгляд.
– Это хорошо! – думали женщины.
– Какая жалость! – огорчались мужчины.
Вот и всё. Жилет прекрасно слышала, что сказал о ней король. Она всё поняла, но посчитала недостойным отвечать Франциску. Она вернулась на свое место и по-прежнему оставалась ко всему безразличной.
Король, казалось, позабыл о происшествии; он был занят веселым разговором с приближенными, но в душе его созревала буря… Он раздумывал, как сломить неукротимый нрав юной девушки, как приручить ее, подчинить своей воле.
Она был его дочерью. И он полюбил Жилет как дочь.
Его любовное чувство преобразилось. Так, по крайней мере, он сам считал. Жилет должна забыть Трибуле – или он ее сокрушит!
Внезапно король улыбнулся… Мановением руки он подозвал Сансака, Эссе и Ла Шатеньере.
– Ну, – обратился он к своим любимцам, – где же ваши раны?
– Зажили, сир! – ответили все трое в один голос.
– Значит, негодяй не хотел причинить вам серьезных увечий. Черт возьми, какие уколы! Видимо, это хороший фехтовальщик.
– Что вы, сир! – ответил за всех Ла Шатеньере. – Он просто застал нас врасплох!
– Знаю. Впрочем, с подобными висельниками всегда надо быть настороже… Кстати, – король обратился к Монклару, – кто был этот бродяга?
– Какой бродяга, сир?
– Да все тот же Манфред, которого вы хотели повесить!
При этих словах Жилет молитвенно соединила ладони…
От сцены болезненной король резко вовлек ее в сцену трагическую. Надругавшись над ее дочерним милосердием, король решил ранить ее любовное чувство.
– Но ведь ваше величество хорошо об этом знает, – ответил Монклар.
– Прекрасно, граф, но вы отвечайте так, словно я ничего не знаю. Впрочем, стоящие рядом со мной господа, действительно, ничего не знают… А такую забавную историю уместно рассказать даже на празднике… Она покажется вам еще смешнее, господа, что этот дуэлянт, – фанфарон, как все подобные ему людишки, – поклялся достать меня в самом Лувре! Говорите, Монклар…
