Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 3
Ксения посмотрела на прямую спину Марьи Петровны, на ее твердые плечи, и тихо пробормотала: «Не буду я никаких трав пить, ежели Господь даст понести, дак быть по сему».
Маша забилась в угол возка, и Энни, сев рядом, ласково сказала: «Не бойся. Хочешь, поиграем, дай руку мне».
Юродивая осторожно, с опаской протянула ладошку и Энни, загибая ее пальцы, начала:
«Сорока-ворона, кашку варила, деток кормила. Этому дала, этому дала, а этому, — самому маленькому, — Энни пощекотала мизинец, — не дала!»
Васильковые глаза погрустнели и Маша, с трудом ворочая языком, сказала: «Ммма-мма, каш-ша, мам-мма!».
— Тебя мама кашкой кормила? — Энни посмотрела на покрытое морщинами лицо женщины, и вдруг, потрясенно спросила: «Мама, а сколько ей лет?».
— Да вот, — Мэри кивнула, — Ксении Борисовны ровесница.
Юродивая показала за окно возка и промычала: «Уууу! Уууу!»
— Лошадки скачут, да, — нежно проговорила Мэри. «Далеко скачут, за реки, за леса».
Ксения тоже выглянула наружу и грустно сказала: «Сейчас Белый Город минуем, а там уже и дорога на Лавру начнется, помните, Марья Петровна, мы весной туда с матушкой ездили, кто ж знал тогда, что все так обернется».
— Да, — отозвалась Мэри, обнимая прижавшуюся к ней дочь, — и что далее будет, — о том Господь только ведает.
Стрельцы, что верхами сопровождали возки, вдруг остановились, пропуская кого-то, и Ксения Борисовна тихо сказала: «Это из Разбойного приказа, видите — закрыт он. Должно быть, князя Василия Ивановича к Троицкой церкви везут».
Мэри перекрестилась, всадники пришпорили лошадей, и женщина, обернувшись, еще успела увидеть воронье, что кружилось над кремлевскими башнями.
Федор погладил вороного жеребца по холке и тот тихонько заржал. «Соскучился, да? — улыбнулся мужчина. «Ну, ничего, сейчас на Волгу с тобой поедем, там хорошо, корма вдоволь будет, а весной — сюда вернемся».
Он оглянулся — здесь, в переулках у Варварки, было тихо, издали, от Красной площади доносился возбужденный гул толпы.
Федор краем глаза увидел палаты Английского Двора и вдруг вспомнил детство — как матушка посылала его сюда с Воздвиженки, с записками к отчиму. «А потом мы вместе домой шли, — подумал Федор, — через площадь, мимо Неглинки, и там уж монастырь Воздвижения Креста Господня было видно, а рядом — и усадьба. Ах, Петр Михайлович, прожил бы ты подольше, ведь совсем молодым умер.
— Ну, нет, — Федор внезапно рассмеялся, — я еще внуков своих увижу. А там, — он приподнялся в стременах, — народ собирается. Хотя, когда дядю Матвея казнили, их больше было. Ну, отчиму с матушкой удалось его спасти, тако же и мне — удастся. А ведь я рядом с царем Иваном тогда был, совсем близко, — мужчина представил себе сухое, жесткое лицо, желто-зеленые, зоркие глаза, и чуть поежился.
Откуда ни возьмись — над Троицкой церковью, подгоняемый сильным, южным ветром появился ярко раскрашенный воздушный змей.
Федор наклонился и тихо сказал: «Ну, давай, милый, не подведи. Мы с тобой, пожалуй, помост им проломим, ну а там уже нас и не догнать будет».
Конь мягко взял с места, и Федор, с высоты своего роста, взглянул на спуск к реке. Он прислушался — дьяк монотонно читал указ самозванца.
Внезапно тишину разорвал сухой треск пищалей и, Федор, резко пришпорив коня, положив руку на клинок — ворвался на площадь.
Толпа ахнула и бросилась врассыпную, стрельцы, что окружали помост, палили поверх голов — а из людской массы все стреляли и Федор невольно улыбнулся: «Молодец Татищев, тут у него два десятка человек, не меньше. А вон и Василий Иванович, да, хорошо они его отделали, и не узнать».
Конь играючи вскочил на помост, тонкие доски опасно затрещали, и Федор, одним ударом снеся голову потянувшемуся за пищалью стрельцу, быстрым движением сабли разрезал веревку, и протянул руку Шуйскому.
Толпа кричала что-то, от Фроловских ворот бежали еще люди, с оружием, и Федор, отдав князю свой пистолет, велел: «Стреляйте, покуда пороха хватит».
Он перегнулся в седле, и на скаку подняв брошенную кем-то саблю, сказал: «И это тоже возьмите, не помешает».
Промчавшись по Красной площади, очищенной ради казни от лотков, Федор заметил, как на Воскресенском мосту выстраиваются стрельцы.
Жеребец ринулся в Неглинку, и, оказавшись на берегу, рванулся к Воздвиженке.
— Ничего, — подумал Федор, — там ждать будут столько, сколько надо, а мы сейчас в обход поедем, сначала вверх по реке, а потом разберемся».
— Спасибо, Федор Петрович, — услышал он голос Шуйского. Федор повернул коня и пустил его рысью по берегу, к плотине и водяной мельнице на речке Пресне. «Оттуда как раз до села Алексеевского доберемся, там подстава, — подумал он и вслух сказал: «Вы бы для меня, то же самое сделали, Василий Иванович».
— У вас рубашка вся в крови, — тяжело вздохнул Шуйский. «Посмотрите, может, остановимся?».
Федор только сейчас почувствовал тупую боль в руке и, взглянув вниз, ответил: «Не стоит, до Троицкой дороги потерплю. Хорошо, что левая рука, — он усмехнулся.
— Саблю можно держать, да, — согласился Шуйский.
Воронцов-Вельяминов расхохотался. «Рисую я правой, Василий Иванович».
Вороной конь быстрой рысью несся среди перелесков, в виду деревень — на восток, к Лавре.
Интерлюдия
Рим, лето 1605 года
Высокий, темноволосый, сероглазый мальчик примерился и, занеся ногу над тряпичным мячом, сказал: «В этот раз не отобьешь, папа».
— А ты попробуй, — Франческо стер пот со лба, — летний вечер был жарким, и легко поймал мяч. «Все, — сказал отец, подзывая к себе Алессандро, — пошли, нам с тобой еще воду из колодца носить, и мыться, перепачкались же с ног до головы».
Булыжник на Площади Цветов был еще теплым, и Алессандро, забрав у отца мяч, посмотрев на садящееся за Тибр солнце, вздохнул: «Интересно, что сегодня на ужин, а то я проголодался».
— Ты всегда голодный, — Фрэнсис поцеловал темные локоны, — это потому, что ты растешь. А на ужин, — отец поднял бровь, — я видел на кухне свиные щеки.
— Хорошо, — мальчик облизнулся, — с пастой. И печенье, наверное, — прибавил он. Ребенок помолчал и вдруг спросил: «Папа, а почему ты чиновник?».
— Ну, — рассудительно заметил Франческо, — кому-то надо и в канцелярии сидеть, милый мой.
— Я бы хотел, — задумчиво сказал ребенок, — стать военным. Ну, или моряком. Чтобы у меня была шпага, как у гвардейцев Его Святейшества.
— Ну, посмотрим, — усмехнулся Франческо, и, на мгновение, закрыв глаза, подумал: «Все, после Рождества домой. Господи, неужели. Как раз этого Фокса с его сообщниками арестуют, я Джону еще в начале лета все их планы отправил, в ноябре же они Палату Лордов собрались взрывать? Да, в ноябре. А потом в Париже встречу нового человека, посидим с ним, и домой, под Оксфорд".
