Поль Феваль - Горбун
– Вот проклятые комары! – пробормотал он.
На его щеку шлепнулась белая бляшка покрупнее.
– Ах ты, гадкий горбун! Ты уже распоясался до того, что стреляешь в меня хлебными катышками! Я могу с тобой пить, но фамильярности не потерплю!
Над головой маркиза в потолке образовалось черное сквозное отверстие, и оттуда ему на лоб плашмя свалился блин штукатурки.
– Ты что, совсем рехнулся, негодяй? Мы же не мальчишки, чтобы бросаться камнями! Эй, Навай, хватай горбуна за ноги. Давай его выкупаем в луже!
Дыра в потолке расширялась и сверху, будто с небес послышался голос.
– Кто бы вы ни были, – произнес он, – отзовитесь! Ответьте товарищу по несчастью! Вы как и я в изоляторе. Вам, как и мне, запрещены свидания?
Шаверни еще спал, но его сон был уже не столь глубок. Упади еще с полдюжины кусков штукатурки ему на лицо, он бы проснулся. Но все-таки пока что он спал, и доносившийся сверху голос, проникал в его грезы.
– Черт возьми, – воскликнул он, обращаясь непонятно к кому, – донья Круц, не та девушка, которую можно любить мимоходом. Она не соучастница всей этой гнусной комедии. Мой кузен Гонзаго – прохвост. Он запудрил ей мозги, убедив в том, что ввел ее в общество благородных дам.
И тожественно прибавил:
– В ее добродетельности я убежден. Она станет лучшей маркизой в мире!
– Эй, там внизу! – раздался сквозь дыру в потолке голос Лагардера. – Вы что, не слышите?
Пошевелив губами, словно пытаясь что-то распробовать, Шаверни перевернулся на другой бок и снова захрапел.
– Но там же кто-то есть! – произнес голос сверху. – На полу какое-то движение.
В отверстие просунулась рука и выпустила маленький сверток, который упал на левую щеку маркиза. Тот, наконец, проснулся и, держась обеими руками за щеку гневно заорал:
– Ах ты, ничтожество! Пощечину! Мне!
Но призрак, который увидел Шаверни, внезапно исчез. Протирая глаза и озираясь, маркиз недоуменно пробормотал:
– Наверное, я еще не проснулся. Мне все это снится.
– Вы поймали мой пакет? – раздался голос с потолка.
– Так. Час от часу не легче! – пробормотал маркиз. – Значит все таки горбун здесь, где-то прячется и затеял со мной какие-то козни. Однако где это я, черт возьми! Что это за комната?
Он посмотрел на потолок и, увидев в нем отверстие, прокричал, что есть мочи:
– Я вижу твою дыру, мерзопакостный горбун! Ну, погоди, схлопочешь у меня! Сейчас же прекрати свои дурацкие шутки и скажи, чтобы мне открыли!
– Не кричите так громко, маркиз! У меня с ушами все в порядке. Но вас могут услышать стражники в коридоре. Мсьё Шаверни, не смотря на то, что вы провели свою жизнь в дурной компании, вам удалось сохранить благородство. Я неоднократно имел возможность в том убедиться и потому этой ночью помешал вас убить!
Маленький маркиз удивленно расширил глаза.
– Это голос не горбуна, – подумал он. – О каком убийстве идет речь? И почему он говорит со мной таким покровительственным тоном?
– Я шевалье де Лагардер, – будто отвечая на его мысли, прозвучал в этот момент голос.
– Лагардер? – изумился маркиз. – Да уж, у этого рыцаря действительно нелегкая судьба, – продолжал он размышлять.
– Вы знаете, где находитесь? – спросил Лагардер.
Шаверни отрицательно покачал головой.
– В тюрьме Большого Шатле на третьем этаже Новой башни.
Шаверни поглядел на узкое окошко, расположенное где-то у потолка; его руки безвольно опустились.
– По видимому вас взяли сегодня утром из вашего дома, согласно ордера на арест.
– Но кто…? Впрочем, здесь как раз все понятно. Наверняка это дело рук моего сиятельного кузена. Он мстит мне за то, что я ему в лицо сказал о кое каких его гнусностях… Да… Интересно, в чем же меня обвиняют?
– Не знаю. Но Гонзаго уж что-нибудь изобретет. Помнится, он вам давал некоторую денежную сумму?
– Давал 50 000 экю голубыми акциями в виде приданного.
– Аврора где они сейчас?
Шаверни опустил руку во внутренний карман сюртука и вытащил увесистый бумажник. Акции оказались на месте.
– Они здесь.
– Сколько там?
Шаверни пересчитал.
– 50 000 экю точь в точь.
– Но вы ведь несколько тысяч отдали донье Круц, чтобы та одарила балетных барышень?
– Верно. Было. Я уже позабыл.
– А в бумажнике опять пятьдесят тысяч. Я в этой каталажке не впервые. Когда сюда кого-нибудь помещают, то все драгоценности, какие оказались у узника при себе: бриллианты, золото и деньги, если их больше ста пистолей изымаются и хранятся до особых распоряжений в тюремной канцелярии. А у вас не только не отобрали, но еще добавили до круглой цифры. Не странно ли?
– Вы хотите сказать…
– Когда Гонзаго вручал вам возле собачьей будки ценные бумаги, он ставил на каждой дарственную расписку. Посмотрите, расписка есть?
Шаверни обследовал акции.
– Нет, – сказал он. – Никакой расписки нет.
– Так я и думал, – заключил Лагардер. – В вашем бумажнике другие акции. Наверное, Гонзаго намерен вас обвинить в краже ценных бумаг.
От негодования Шаверни побледнел. Несколько раз, пройдясь взад вперед, он вытащил бумажник и прицелился, желая запустить им в окно.
– Этого делать не нужно, – сказал Лагардер. – Скорее всего, бумажник останется на подоконнике; а если, даже, пробив стекло, упадет во двор, тюремщики все равно доставят его обратно. Это лишь послужит лишним свидетельством против вас.
– Что же делать? – в ужасе прошептал маркиз. – Я его убью!
– Пока вы здесь, вряд ли это вам удастся. Кстати, вы помните вакхическую дуэль с горбуном?
Шаверни утвердительно кивнул.
– Горбуном был я.
– Вы? Шевалье де Лагардер? Как это? – изумился Шаверни.
– Если будем живы, то потом как-нибудь покажу. Когда вы, захмелев, потеряли сознание, Гонзаго приказал вас убрать, – я сам слышал, как он шепотом приказал утопить вас в реке. Вы ему мешали. Но те, кому он это поручил, оказались моими людьми, и я им дал другое задание.
– Почему же в таком случае он не разделался со мной сегодня сутра, когда его люди выносили меня из дома, чтобы доставить сюда?
– Во-первых: это наверняка исполняли уже не его люди, а полиция, во вторых: теперь он не мог решиться на такое преступление, так как я уже находился в тюрьме, а стало быть, ему нельзя было списать и этот грех на меня, и наконец, в третьих: задуманный им трюк с ценными бумагами, которые вы у него якобы похитили, тоже никуда не годится. Ведь в этом случае обнаружится его замысел с брачным контрактом. По зрелом размышлении он наверняка от него откажется. Словом, Гонзаго нервничает, чувствует, как у него под ногами горит земля, и потому действует непоследовательно.
– Благодарю вас! – после некоторого молчания промолвил Шаверни. – Все это настолько невероятно, что, скорее всего и есть чистой правдой.
