Герои и битвы. Военно-историческая хрестоматия. История подвигов, побед и поражений - Константин Константинович Абаза

«Ну, брат, молодчина!» – сказал майор, осматривая с ног до головы солдата. Вот тебе пакет, а на всякий случай запомни, что мы просим помощи. Если же войска у них нет, скажи: и не надо; майор Шаганов не отдастся, мол, живым, – так и скажи. Ну, прощай, с Богом!» – Павлов поспешил в овраг. Ночь была темная, туманная, моросил мелкий дождь. Акушинка повела Павлова такой дорогой, по которой мог ходить только зверь дикий; даже не всякий горец вылез бы из этих трущоб. Акушинка, одетая по-мужски, ползла как змея, расчищая дорогу жениху. Так дошли они до пропасти, на дне которой слышалось журчанье ручейка. Отдохнув с полчаса, акушинка свернула свою бурку и привязала ее ремнем к себе за спину; то же самое сделал и Павлов. Тогда она спустилась вниз, ухватилась за ветку и, как векша, повисла над пропастью; за ней спрыгнул Павлов. Шаг за шагом, цепляясь то руками, то ногами, добрались они до речки, где с непривычки солдат свалился, как сноп. Однако акушинка заставила его подняться и, жуя на ходу кукурузную лепешку, полезла наверх; потом они углубились в густой лес. Стало светать, надо было переждать, потому что горцы на всех путях сторожили русских лазутчиков. Акушинка залезла в дупло старого орешника, а Павлов, подстелив возле свою бурку, в тот же миг заснул как убитый. На закате солнца они пошли дальше, и в саму полночь добрались до Шуры. Павлов вручил пакет генералу Гурко, – отцу Иосифа Владимировича Гурко, который недавно брал Горний-Дубняк и бил турок на Балканах; он был тогда начальником войск в Северном Дагестане. Невелики были эти войска: собственно в Шуре находилось всего 3 батальона пехоты, 5 горных орудий, сотня казаков и татарская конница. С этим отрядом генерал Гурко выступил 1-го ноября к Гёргебилю, послав предписание князю Аргутинскому следовать туда же из Кумуха. Дорогу пересекал высокий Кутижинский хребет, прорезанный глубокой и непомерно узкой расщелиной, известной под именем Аймякинского ущелья; достаточно полсотни ружей для обороны его в любом месте.

Сделав сто верст, отряд остановился; генерал Гурко послал одного из офицеров вперед, узнать, что делается в Гёргебиле. Торнов – так звали офицера – поднялся с 40 охотниками на Кутижинский кряж, откуда гёргебильская котловина и атакованная крепость видны были, как на ладони. Горцы густыми толпами облегали крепость; их было от 8 до 10 тысяч. Они вели атаку разом – и на главное укрепление, и на верхний редут, по которому палили из своих трех орудий, поставленных в ауле. За несколько сот шагов от крепости стояли дрова; из этих-то дров горцы устроили себе первое закрытие и потом стали подвигаться к брустверу, перекидывая полешки, точно подвижные костры. Плотный ряд высоких костров с каждым часом теснее и теснее охватывал Гёргебиль. Из главного укрепления, которое внизу, наши солдаты отвечали еще бодро на неприятельский огонь, но верхний редут оборонялся уже слабо. Его бруствер и крытый ход к нижнему укреплению были разбиты: орудия стреляли редко, ружья едва отзывались; видимо, недоставало ни людей, ни пороху. Если горцы пойдут на штурм, редут не устоит… Однако Торнов видел, что два штурма были отбиты. Он видел, как вся долина покрывалась толпами, бежавшими из крепости, как поочередно вспыхивали крепостные орудия, как пробегала огненная нитка ружейных залпов; слышалось гиканье, дробная пальба, глухие пушечные удары… Затем наступала глубокая тишина: обе стороны отдыхали, но это продолжалось недолго; снова гремели орудия, снова загорался бой. Ночная тьма заставила Торнова вернуться в отряд; он доложил генералу все, что видел. В 2 часа ночи, отряд выступил. Не весело шли солдаты; офицеры пытались их ободрять, но у самих было жутко на сердце. Не доходя версты две до обрыва, спускавшегося в Аймякинское ущелье, отряд остановился. Здесь начинался один из труднейших спусков: единственная тропинка ведет в глубокие овраги, проходит тесниной между огромных камней, свалившихся некогда сверху, и через 3–4 версты приводит к подножию Кутижинского хребта. По обе стороны этой тропинки виднелись завалы; каждый из каменных завалов, занимая крутой гребень или шпилем, выдающуюся скалу, составлял как бы отдельное укрепление. Если и можно было спуститься к Гёргебилю, то выбраться из него никак нельзя: на обратном пути отряду угрожала полная гибель. Ночь была темная, морозная; резкий ветер гулял в ущелье, вырываясь вихрем и занося оледенелым снегом печальный русский бивак. Это место считалось неприступным: правый фланг упирался в отвесный обрыв; с левой стороны – каменный гребень, а спереди – первый завал. Отряд расположился скрытно; солдаты улеглись кучками на снегу. На утренней заре, наши стали смотреть в трубу и увидели, что верхний редут уже взят; из него неприятель кидает гранаты в середину нижнего укрепления; дровяные костры заметно умножились, приблизившись почти к контр-эскарпу; крепость обороняется слабее вчерашнего и решили ждать Аргутинского.

Без палаток, на снегу и на голом камне, расположились наши войска; двое суток стояли они на безводной и безлесной горе; воду и дрова добывали с трудом, отряжая большие команды, поочередно спускавшиеся в Аймяктинское ущелье. Отряд бодро переносил голод и холод, но жутко было смотреть, как погибали защитники Гёргебиля. «Не гоже стоять скрестив руки, говорили солдаты, и смотреть, как свою православную братию режет нехристь. Хошь бы поплатиться своим животом, а пытнуть: все бы легче стало на душе». И не одних солдат грызла тоска: генерал Гурко ходил, понуря голову, насупя брови: щемило и его солдатское сердце. Как солдат, он десять раз умер бы с радостью под кинжалом лезгина, но, как генерал, он должен был беречь каждого солдата, составлявшего отряд, – этот последний резерв Дагестана; больше войск не было. Между тем вокруг Гёргебиля без умолку трещали ружья и гремели орудия. Раза два в течение дня огонь усиливался, поднимался страшный крик, и потом наступала гробовая тишина: это означало – крепость штурмуют, штурм отбит.

На третьи сутки, часа за два до заката солнца, было получено от Аргутинского донесение, что он не может прибыть на выручку Гёргебиля раньше восьми дней, по случаю волнений в южном Дагестане. Двое суток уже прошло, – приходилось ждать еще шесть. «Ну, теперь надо нам идти домой!» – сказал твердо генерал. И видно было, что прежде, чем это сказать, он много передумал, много перестрадал: «Гёргебиль погибнет, пояснил Гурко, но мы спасем весь край и своих последних солдат». Взяв Гёргебиль, Шамиль мог окружить отряд или запереть ущелье.

С нашего бивака отлично видели, что наступает последний час беспримерной защиты: еще один приступ – и конец. Неприятель подошел к самому брустверу; из крепости почти не отвечали. Совсем уже