Виталий Гладкий - Копье милосердия
Но особенно впечатлил их царский трон. Он был сделан из чистого золота, вышиною в три локтя, под балдахином из четырех щитов, крестообразно составленных, с круглым шаром, на котором стоял орел. От щитов по двум колоннам, поддерживавших балдахин, свисали кисти из жемчуга и драгоценных камней, в числе которых был топаз величиной больше волошского ореха. Колонны стояли на двух лежавшх серебряных львах величиною с волка. На двух золотых подсвечниках стояли грифы, касаясь колонн. К трону вели три ступени, покрытые золотой парчой, возле которых стояли рынды.
Каждый рында был одет в ферязь* белого цвета из атласа с горностаевой опушкой и петлицами из серебряных шнуров. Из-под ферязи виднелся белый стоячий воротник-козырь, шитый жемчугом. На ногах у рынд красовались белые сафьяновые сапоги очень дорогой выделки, на головах — белые песцовые шапки, а поверх — две золотые цепи, перекрещивавшиеся на груди. В руках рынды держали небольшие топорики. При виде этих юных молодцев Трифон впервые пожалел, что он незнатного происхождения и что его сын, тоже не обделенный ни красотой, ни статью, никогда не сможет вот так стоять возле царского трона.
На пиру Коробейников старался как можно незаметней приглядеться к грозному великому князю, о котором немало разных слухов бродило по Москве. Иоанн Васильевич сидел отдельно, в атласном облачении, в золотой на горностаях мантии, унизанной жемчугами, в пурпурных сафьяновых сапогах. В руке он держал серебряный кубок, украшенный чеканными изображениями разных трав и зорко вглядывался в лица пировавших.
Когда его взгляд останавливался на Трифоне, купец чувствовал сильнейшее сердцебиение, а рука, в которой он держал трапезный нож, начинала предательски дрожать. Царь был крепок телом, румян, весел, а его глаза сверкали, как два дивных самоцвета…
Воспоминания купца прервал любимчик царя, Богдан Бельский. Он встретил рынд у двери царской опочивальни и одним движением густых черных бровей отослал их прочь. Бельский был угрюм и на удивление неряшливо одет. Трифону уже приходилось общаться с наперсником великого князя, у них даже сложились вполне доверительные отношения — Бельский умел расположить к своей персоне не только государя, но и людей подлого звания. Общительный и улыбчивый, он казался наивным простаком, но это было далеко не так.
Будучи незнатным дворянином, Бельский, благодаря родству с Малютой Скуратовым, в 1571 году стал рындой. Вскоре приобрел расположение царя и стал ближайшим к нему лицом, телохранителем; он и спал с государем в одной комнате. Царь не создал любимцу высокого официального положения; даже за Ливонский поход 1577 года, когда Бельский своими действиями заставил сдаться одну из важнейших крепостей — Вольмар, он получил всего лишь португальский золотой и золотую цепь. В 1578 году Бельский стал оружничим и выше не поднялся.
Однако на самом деле умный, энергичный и властолюбивый Бельский был временщиком*. Иоанн Васильевич поручал ему разные интимные дела, в его заведовании находились собранные отовсюду по случаю появления кометы гадальщики, которые, как это ни прискорбно, предсказывали скорую смерть царя. Но из наиболее влиятельных бояр Бельскому покровительствовал лишь его свойственник, Борис Годунов. Бояре боялись и ненавидели выскочку, который мог одним своим словом, шепнув его на ухо царю, отправить любого из них в пыточный подвал.
— Обожди немного… — сумрачно сказал Бельский купцу и исчез за дверью.
Дверь он притворил неплотно, из опочивальни доносился голос царя, и Трифон прислушался.
— …Тело мое изнеможе, болеет дух, струпи телесныя и душевна умножаются… За что, Господи?! Знаю, знаю, за что… Пес я смердящий, вечно в пьянстве, в блуде, скверне, убийствах, грабежах, ненависти. Пес, пес!..
Послышались звуки, похожие на рыдание. Смущенный купец отошел от двери и стал терпеливо дожидаться появления Бельского. Он уже немного успокоился — аудиенция в царской опочивальне не предполагала печальных последствий. Правда, переменчивый характер Великого князя Московского и его способность беситься непонятно от чего все же заставляли сердце купца сжиматься от неясных мрачных предчувствий.
Бельский пригласил Трифона к царю лишь спустя полчаса. «Что с ним случилось?!» — ужаснулся про себя купец при виде Иоанна Васильевича, когда его ввели в царскую опочивальню. Но виду не подал, а упал на колени и начал истово бить поклоны, будто в церкви. Трифон чувствовал, что немного перегнул палку, но, зная о гневливом характере великого князя, решил перестраховаться.
— Встань, — приказал царь и недовольно покривился. — Оставим церемонии для парадных приемов. Я пригласил тебя для важного делового разговора…
Он сидел на постели, прислонившись к горе подушек. На царе поверх белья был накинут синий шелковый халат с вышитыми золотой нитью райскими птицами. Его исхудалое лицо было землистого цвета, а на выглядывавших из рукавов халата руках виднелись язвы. В углу опочивальни перед образами курилась большая лампада с ароматическим маслом, но даже сильный запах ладана и еще каких-то трав не мог перебить отвратительную вонь от разлагающегося тела.
Трифону сказывали, что царь болен, и что он может ходить лишь с поддержкой. Но перед купцом находился не просто больной человек, а полная развалина. Иоанна Васильевича невозможно было узнать, если бы не его страшные глаза, которые по-прежнему сверкали остро и жалили беспощадно.
— Знаю, что ты подал челобитную на поездку в Царьград и Иерусалим, — сказал царь. — Что ж, поклониться святым местам — это праведное дело. Считай, что проезжую грамоту ты уже получил. Но это не все. Я хочу, чтобы ты исполнил мое поручение. Нужно отвезти милостыню об упокоении невинно убиенных душ в Царьград и на Афонскую гору. Деньги предназначены патриарху цареградскому Иеремии и патриарху александрийскому Сильвестру…
Наверное, царю стало дурно, потому что он откинулся на подушки и вовсе позеленел. Бельский быстро схватил кубок с целебным настоем трав и напоил Иоанна Васильевича. Царь перевел дух и продолжил:
— Это будет не просто поездка частного лица, а посольство российское к единоверцам. Во главе его станет купец Мишенин. Он знает восточные языки, кроме того, у него большой опыт хождения за три моря. В Царьграде вы разделитесь: Мишенин отправится на Афон, а ты останешься в турской столице. Почему снаряжаем посольство, а не обычный купеческий караван? Вам нужна будет сильная охрана и соответствующий статус.
При этих словах царь сделал паузу и вонзил свои страшные глазищи, казалось, прямо в душу Трифона, а затем продолжил:
