Виталий Гладкий - Копье милосердия
Изрядно нагрузившиеся спиртными напитками и разомлевшие от сытной еды купцы внимали рассказу Василия больше из вежливости и благопристойности, потому что эти «сказки» они уже слышали не единожды. Но вскоре Позняков устал и умолк, чтобы испить ковш квасу, и купцы сразу же переключились на тему, более близкую и злободневную для торгового люда.
— Дорофей Смольнянин просит поручительства по долгу, — озабоченно сказал Иван Михайлович. — Отсрочку ему дали на три года, теперь дело за мной… ежели соглашусь.
— А много ли он задолжал? — спросил Юрий Грек.
— Много. Семь тыщ целковых.
— Ух ты! — разом выдохнули купцы.
— Вот и я об этом… — Мишенин сокрушенно покачал головой. — Большие деньги… Однако же Дорофей всегда берег свою честь, поэтому сомневаться в нем не могу[2].
— Не надо было ему связываться с иудиным племенем, — с осуждением сказал Федот Погорелов. — Вместо того чтобы вести дела с купцом аглицким Джеромом Горсеем, Дорофей покусился на посулы берестейского купца Мордка. Вы знаете его, он в Литве дела ведет. Мордко обещался доставить в Москву медь и серебро и потребовал задаток. Дорофей, добрая душа, поверил ему, а обоз возьми и пропади. Мордко на колени падал, клялся, что лихие люди нападение учинили, металл и лошадей забрали, охрану и возчиков порубили, а его, раздев до исподнего, отпустили посреди заснеженного поля и начали ради жестокой забавы упражняться в стрельбе из лука по живой мишени. «Бог меня спас», — плакался Мордко. Будто бы сбежал он — сиганул в ярок и вскоре нашел зимовье, где обогрелся, нашел кое-какую одежонку и вышел на ям*. Но кто ж ему поверит? Тати в живых свидетелей не оставляют. Правда, Мордко мужик молодой, сильный, выносливый, все могло быть…
— Да-а, Дорофею не позавидуешь… — сказал купец из гостиной сотни Никита Кожемякин, свояк Трифона. — Брал бы пример с Григория Шорина. Он ходит в Англию через Архангельск самолично. Осенью привез девять половинок сукна, двести пятьдесят аршин* атласу, пятьдесят аршин красного бархата, золото, пряденое в мишуру, красную медь в досках и сто тыщ иголок. А на втором коче* двадцать медных колоколов и полтыщи стоп писчей бумаги.
— Откуда знашь? — заинтересованно спросил кто-то из купцов.
— Так ведь я с ним в доле, — расплылся в довольной улыбке Никита.
Купцы дружно закивали, тем самым отдав должное предприимчивости товарища. Один из них поинтересовался:
— А какой товар в Англию везли?
— То, что всегда: лен, пеньку, мед, воск, сало топленое, клей, рыбу, икру, а также юфть и весла.
— После праздников пойду к персам… — Степан Твердиков припал к кружке с холодным пивом и выпил до дна, не переводя дух. — Ух! Забористо… — погладил себя по круглому животу. — Повезу пищали*, топоры, ножи, моржовую кость и слюду. Там эти товары в цене. Кто хочет, приглашаю в кумпанство.
— А обратно што? — склонился к нему Никита, у которого после слов Степана загорелись глаза.
Трифон неодобрительно крякнул. Никита имел склонность к авантюрам — водил свои караваны в самые опасные места. Да, видно, ангел-хранитель у него сильный; из всех передряг Никита выходил без единой царапины и никогда не терял товар.
— Это как сговоримся с тамошним торговым людом. Хочу выменять на свой товар камку, атлас, бязь. Ковры нонче у нас в цене. Пряности разныя, каменья драгоценные, ладан, москательных товаров надыть приобрести. Ну и, понятное дело, монет золотых и серебряных. Этот товар никогда не протухнет и не сгниет… — Степан ухмыльнулся. — Товар не объемистый, так что ватага выйдет небольшая, с ней легче будет управиться. Охрану дополнительную придется нанять — своих не хватит.
— Опасное дело… — заметил Иван Михайлович. — Ну да Бог в помощь.
В горницу вошла жена Трифона. Поклонившись обществу, она сказала:
— Приглашаем за стол. Милости просим…
Купцы дружно потянулись вслед за Иваном Михайловичем, который одет был, словно какой-нибудь боярин: полукафтанье из парчи, с золотыми пуговицами и козырем*, льняная рубаха расшита золотыми нитями и украшена жемчугом, на ногах красные сафьяновые сапоги, на руках золотые перстни с драгоценными каменьями… Да и остальные были одеты ярко и богато в одежды из фландрского сукна, венецианского бархата, атласа и тафты. Некоторые щеголяли в расшитых серебряными нитями и бисером тафьях — тюбетейках. Моду на них ввел царь; даже в церкви ни он, ни его приближенные не снимали этот головной убор.
* * *Праздничное застолье закончилось далеко за полночь. Понятное дело, никто даже не заикнулся о том, что надо бы ехать домой. Белые горницы у Коробейниковых просторны, всем места хватило; правда, постелили прямо на дощатом полу, укрыв его звериными шкурами. Уснули все дружно, даже молодые. За слюдяными окнами поскрипывал морозец, но в доме было тепло — Трифон недавно обзавелся новинкой, соорудил три каменные муравленые печи. Это было дорогое удовольствие, особенно изразцы, но расходы себя оправдали — в любые холода хватало трех связок поленьев, чтобы обогреть не только хозяйскую половину дома, но и службы.
Трифон проснулся, как обычно, с первыми петухами. Все еще спали, даже дворня. На удивление, сна не было ни в одном глазу, хотя поспал он всего ничего, а идти по своим торговым делам не намеревался.
Третий день Святок получался одним из самых веселых и интересных: люди солидные катались на санях, посещали праздничные ярмарки, просто гуляли и веселились. По городу ходили толпы ряженых, на площадях затевали свои представления скоморохи, а молодежь строила снежные городки, чтобы потом их разрушить, взяв приступом, устраивала кулачные бои и вообще дурачилась от души, потому как на время рождественских праздников для них не существовало никаких запретов.
Купец накинул на плечи шубейку, вышел во двор, сладко потянулся и с удовольствием осмотрел свои хоромы. Они были новыми; Коробейников поставил их всего пять лет назад. Дом стоял в глубине двора, его окружал большой сад. Позади сада находился огород. На подворье располагались три просторных погреба, два ледника, конюшня на два десятка лошадей и большая людская изба, где жили конюхи, садовник, повар и другие слуги. Подворье было огорожено высоким дощатым забором с широкими воротами, оборудованными кровелькой, вереи и полотнища которых украшала затейливая резьба и узоры из гвоздей с фигурными шляпками.
Дом состоял из нескольких срубов, пристроенных один к другому. Срубы стояли на высоких подклетях — нижних помещениях, где располагались разные хозяйственные службы. Жилые комнаты с сенями и переходами располагались на втором этаже, куда вела затейливо украшенная лестница. Сени служили открытой парадной террасой, где в летнее время принимали гостей, а над жилыми комнатами — на втором этаже — располагались терема и светлицы для женской половины.
