Рафаэль Сабатини - Скарамуш. Возвращение Скарамуша (сборник)
– Вам следовало бы жениться, – сурово сказал Юний.
– Я уже подумывал об этом.
– Женитьба дала бы вам веские основания избавиться от этой косоглазой ведьмы. Не можете же вы держать жену и любовницу под одной крышей. Даже Бержер должна это понимать. Возможно, в этом случае она будет настроена менее мстительно, чем если вы выставите ее на улицу по какой-то другой причине.
Шабо испугался.
– Но вы же сами сказали: она вас шантажирует. Ей все известно об операции с корсарами. – Он вскочил, в волнении опрокинув стул. – Должно быть, Бог отвернулся от меня, раз я ввязался в такое опасное дело. Нужно было послать всех вас к дьяволу, прежде чем…
– Спокойней, друг мой, спокойней! – прикрикнул на депутата Юний. – Паника еще никому не помогала. В конце концов, в чем она может обвинить вас? Неужели ваше положение настолько шатко, что голословные утверждения мстительной женщины способны вас погубить? Где она возьмет доказательства? Стоит вам только заявить, что она лжет, и революционное правосудие довершит остальное. Немного твердости, мой друг, – вот все, что вам требуется. Объясните ей подоходчивее, какие неприятности ее ждут, если она вздумает донести на вас.
Шабо приободрился.
– Вы правы, Юний. Патриота с моей репутацией, слугу нации, столпа революции не осудят на основании слов ревнивой мегеры. Если она предпримет попытку оказать Франции столь дурную услугу, мне придется исполнить свой долг и принести ее в жертву на алтарь Свободы.
– Вы говорите как истинный римлянин, – похвалил Юний. – В вас есть настоящая сила духа, Шабо. Я горжусь вашей дружбой.
Простодушный депутат проглотил эту чудовищную лесть не поморщившись. Он гордо вскинул голову и расправил плечи, наслаждаясь сознанием своего величия.
– Я последую вашему совету, Юний. Я женюсь.
– Друг мой! – Юний вскочил и заключил Шабо в свои могучие объятия. – Друг мой! Я так надеялся на это, так этого желал! Теперь мы укрепим родственными узами то духовное братство, которое уже связывает нас благодаря нашим республиканским чувствам. – В пылу радости Юний еще крепче стиснул рыхлого Шабо, уже начавшего задыхаться. – Друг мой! Брат мой! – Он выпустил народного представителя и повернулся к младшему Фрею. – Обними его, Эмманюэль. Прижми его к сердцу, которым ты уже давно его принял.
Долговязый Эмманюэль покорно подчинился. У Шабо опять перехватило дыхание – теперь уже от изумления. За всем этим что-то крылось, а он никак не мог взять в толк что.
– Наша маленькая Леопольдина будет счастлива, – восторгался Юний. – Просто счастлива!
– Леопольдина? – Шабо показалось, что он грезит наяву.
Юний, склонив голову набок, лукаво-благодушно улыбнулся депутату.
– Миллионеры и дворяне просили руки моей сестры и получили отказ. Да если бы сам ci-devant герцог Шартрский[266] умолял об этом, он ничего не добился бы, даже будь он патриотом, а не проклятым аристократом. Если она не достанется вам, Шабо, ее не получит никто.
Изумление Шабо перешло в оцепенение.
– Но… но я… но у меня нет состояния… я…
Юний не дал ему договорить. Его могучий голос загремел в полную силу:
– Состояние? Если бы оно у вас было, я не мог бы считать вас безупречным патриотом, достойным моей сестры. Мы даем за ней хорошее приданое, Шабо. Двести тысяч ливров. С такими деньгами ей не придется менять образ жизни, к которому мы ее приучили. А в день свадьбы мы передадим ей эти апартаменты. Вы переедете жить к ней. А мы с Эмманюэлем поселимся этажом выше. Таким образом все устроится.
У Шабо глаза вылезли из орбит. Вот она, награда за добродетель! Наконец-то! Не зря он шел тернистым путем долга. Не зря самоотверженно трудился на благо Франции и человечества. Его труды наконец получили заслуженное вознаграждение. Двести тысяч ливров, прекрасный дом и маленькая куропаточка, такая пухленькая, нежная и кроткая.
Когда его изумление прошло и он сумел убедить себя, что все это не сон, а самая настоящая действительность, Шабо едва не поддался порыву пасть на колени и возблагодарить оставленного Бога своей молодости. Но стойкий республиканский дух вовремя спас его от такой ереси, которая оскорбила бы недавно воцарившееся божество Разума, правившее Францией в просвещенный Век Свободы.
Глава XXIX
Наживка
Если Шабо перспектива брака казалась сладким сном, то Леопольдина восприняла известие о нем как ужаснейший из кошмаров.
Впервые в своей юной жизни девушка восстала против воли властного старшего брата. Она категорично заявила, что не выйдет за гражданина депутата, охарактеризовав его величественную особу в таких выражениях, как «противный», «отвратительный», «ненавистный». Он даже не был чистоплотен, и она не находила в нем решительно ничего хорошего.
Их спор перерос в ссору. От яростного сопротивления Леопольдина перешла к унынию, когда поняла, сколь мало значат ее желания, и в конце концов ударилась в мольбы и слезы.
Эмманюэль так растрогался, что разрыдался вместе с сестрой. Но жесткого, словно суровый римлянин, Юния разжалобить было невозможно. Он знал о доброте и чувстве долга сестры и направил свое наступление в это слабое место ее обороны. Он сказал ей правду. Их семейное дело пребывает на грани краха. Этот брак – единственная возможность избежать разорения. Тогда хотя бы она, Леопольдина, не будет считаться иностранкой и они сумеют перевести на ее имя основную часть состояния в качестве приданого, на деле же по-прежнему будут распоряжаться им по доверенности. Если Шабо переселится к ним, их чудесный дом на улице Анжу станет его домом, и тогда никто не посмеет наложить нечестивые лапы на жилище достопочтенного представителя суверенной нации.
Таким образом, Юний был довольно искренен с сестрой. Однако он все же слукавил, сообщив ей, что депутат якобы просил ее руки.
– В наше время просто опасно отвергать ухаживания такого крупного государственного деятеля, как Шабо, – сказал он. – Я считаю, что само небо ниспосылает нам возможность спастись. Подумай, какая участь тебя ждет, если мы разоримся.
Юний перешел к характеристике жениха. Манеры Шабо и впрямь грубоваты, но это можно поправить. Он настолько пылко влюблен, что ему будет достаточно намека, и он сделает все, чтобы угодить своей госпоже. В остальном же под внешней неотесанностью скрывается благородная, добрая душа, исполненная республиканского пыла. Будь это не так, неужто Леопольдина могла подумать, что брат согласился бы принести ее в жертву? Не все то золото, что блестит, но то, что не блестит, зачастую оказывается золотом.
Все эти доводы, вероятно, если и не побороли антипатию Леопольдины к будущему супругу, то по крайней мере сломили ее сопротивление. Она так и не смирилась со своей участью, но, сознавая, что должна принести себя в жертву ради спасения братьев, подчинилась.
