Рафаэль Сабатини - Скарамуш. Возвращение Скарамуша (сборник)
Когда друзья возвращались домой по пустынным в столь поздний час улицам, Андре-Луи с благодарностью сказал де Бацу:
– Вы быстро поняли намек, Жан.
– Хотя и не догадался о вашей цели. По-моему, вы становитесь ребячливым, Андре.
– Моя цель двояка. Искусить Шабо, показав ему, сколь легко и безопасно он может обогатиться, если доверится нам, и продемонстрировать Фреям наше могущество, дабы они не осмеливались противостоять нам, чего бы мы ни потребовали. Скоро мы станем свидетелями чрезвычайно интересных событий.
Но прошел целый месяц, прежде чем Андре-Луи сделал следующий ход. Все это время он вместе с де Бацем осуществлял сделки, связанные с эмигрантскими поместьями. Заговорщики позволили Делоне и Жюльену получить скромный доход от этих операций, который должен был разжечь аппетиты депутатов.
В одно августовское утро Андре-Луи отправился в Тюильри. Дожидаясь конца утренней сессии, он мерил шагами просторную залу и размышлял о невероятной пестроте публики, которую привели сюда самые разные нужды и обстоятельства. Основную массу посетителей составляли простолюдины – грязные, нечесаные, громогласные, сквернословящие патриоты в красных колпаках.[255] Изредка в толпе мелькали напудренные головы изысканно разодетых щеголей. Немало было юристов в хорошо скроенных костюмах спокойных тонов. То и дело на глаза попадались сине-белые мундиры офицеров регулярной армии и сине-красные – Национальной гвардии. Были среди присутствующих и женщины – в основном неряшливого вида торговки, интересовавшиеся политикой. На их домашних чепцах красовались трехцветные кокарды. Представители различных сословий смешивались, толкались и терлись друг о друга плечами в полном согласии с революционной доктриной равенства.
Андре-Луи, присев на одну из пустых скамей, стоявших у стены, с любопытством разглядывал эту пеструю толпу. Как только в зале появлялся какой-нибудь депутат или другое важное лицо, толпа сторонилась, освобождая ему проход. Люди приветствовали проходивших, иногда уважительно, но чаще фамильярно.
Многих членов Конвента Андре-Луи знал лично. Вот появился коротышка Шабо, с заметным брюшком, обтянутым неопрятным платьем, в красном колпаке на буйных кудрях. После смерти Марата он стал самым популярным в народе депутатом. С его появлением толпа оживилась, отовсюду посыпались непристойные, но добродушные шутки, на которые Шабо непринужденно отвечал на ходу. Следом вышел молодой человек необыкновенной красоты, одетый, словно по контрасту с Шабо, с броской элегантностью. С ним никто не осмеливался держать себя столь вольно. На почтительные приветствия собравшихся юный щеголь отвечал с небрежным высокомерием, которого не мог бы себе позволить ни один бывший аристократ. Андре-Луи узнал в нем ужасного шевалье де Сен-Жюста, дворянина по происхождению, мошенника по призванию. Это его пылкое красноречие вознесло Робеспьера на первый пост в государстве.
Вот еще одно знакомое лицо – драматург и законодатель Фабр, присвоивший себе поэтический псевдоним д’Эглантин. Его благородная наружность, томный вид и жеманные манеры составляли разительный контраст с внешностью и повадками трибуна Дантона, которого Фабр неизменно поддерживал.
Наконец Андре-Луи заметил среди покидавших Конвент человека, которого дожидался. Он поднялся и пошел ему навстречу.
– Мне нужно сказать вам несколько слов по делу государственной важности, Делоне.
Депутат встретил его с почтением, с каким и надлежит встречать возможного благодетеля. Они выбрались из толпы и присели на ту же скамью, где только что сидел Андре-Луи.
– Дела продвигаются крайне медленно, Делоне.
– Надеюсь, вы не меня в этом упрекаете, – проворчал депутат.
– Мы не сможем ускорить их и перейти к крупным операциям, пока не одолеем робость Шабо.
– Согласен. И что же?
– А вот что: братья Фрей, которые имеют на него влияние, истратили целое состояние на снаряжение корсарской флотилии. – Андре-Луи выложил подробности. – Если запретить корсарство, они будут разорены.
Делоне испуганно посмотрел на собеседника.
– Вы хотите разорить их?
– О нет. Только найти на них управу. Привести их в состояние, которое будет способствовать нашим целям.
Андре-Луи говорил долго и, видимо, небезрезультатно, поскольку три дня спустя на дом Фреев обрушилось несчастье. Депутат Делоне с трибуны Конвента объявил корсаров грабителями. «Республика не может одобрять разбоя ни на море, ни на суше!» – таковы были его слова. Делоне прочел целую проповедь о республиканской честности и добродетели и в конце ее потребовал запретить корсарство. Конвент довольно безучастно проголосовал «за», поскольку вопрос представлял для них незначительный интерес.
В тот же день де Бац и Андре-Луи отправились к Фреям. Де Бац превосходно разыграл отчаянье:
– Друзья мои, это крах для меня!
Оцепеневшие от ужаса братья отвечали ему, что их положение не лучше.
Эмманюэль был в слезах, Юний настолько забылся в гневе, что принялся поносить Шабо:
– Этот человек последние три месяца приходит сюда ежедневно. Каждый день он набивает за этим столом свою ненасытную утробу. И вот теперь, когда у него появилась возможность отплатить за мое гостеприимство, за мою дружбу, когда одно вовремя сказанное слово могло бы отвратить беду, он хранит молчание и бросает нас на произвол судьбы. Вот вам и друг! О милостивый Боже!
– Вам нужно было сделать его партнером в том предприятии, – упрекнул Юния де Бац. – Я пытался было осуществить это, но вы меня не поддержали.
– Прибегните к его помощи хотя бы теперь, – подхватил Андре-Луи. – Если вы этого не сделаете, мы разорены. Простите, что я упоминаю об этом, но у вас есть моральный долг перед де Бацем, друг мой.
– Моральный долг! Бог мой! Он был волен поступать как ему угодно. Вы знали, что делали. Я выложил на стол все карты. Вы точно представляли себе, на что идете. Довольно того, что мы сами разорены, – не хватало нам еще быть обвиненными в разорении других!
– Не будем пререкаться. Таким образом делу не поможешь. Важно исправить положение, добиться отмены этого запрета. Нам нужен Шабо. Пригласите его на ужин. Общими силами мы заставим его помочь.
Юний Фрей послушался, хотя особого воодушевления эта идея у него не вызвала. По его мнению, взывать к Шабо было напрасной тратой времени. И вечером, за ужином, Шабо подтвердил его опасения.
– Если я выполню ваши требования, как смогу я оправдаться перед судом собственной совести? – возмущенно сказал он, когда ему предложили постоять за друзей и добиться отмены запрета.
Под его обвиняющим взглядом костлявый Эмманюэль, казалось, увял, и даже уверенный в себе Юний почувствовал себя неуютно.
