Герои и битвы. Военно-историческая хрестоматия. История подвигов, побед и поражений - Константин Константинович Абаза
За версту от деревни Урзерн дорога врезается в скалу, в которой пробит ход, шагов 80 длины, 4 ширины; дальше дорога лепится по карнизу скалы и круто поворачивает на мост, известный под названием «Чертова моста». Он висит над пропастью сажень на 10 или на 11; внизу бешено рвется река, клубится пеной, перепадая с утеса на утес. За мостом дорога опять сворачивается вправо, переходит несколько раз с одного берега на другой и только у деревни Гёшенен выходит на свет Божий из этой дикой, мрачной трещины. Впереди шел Милорадович.
Как только голова колонны вступила в подземелье, спереди раздались выстрелы – ружейные и пушечные. Колонна остановилась. Полковник Трубников, с тремя сотнями охотников, стал взбираться вверх, в обход справа, а майор Тревогин, с двумя сотнями егерей, спустился в самое ущелье Рейсы, перебрался через бурный поток по пояс в воде и начал карабкаться на горные выси левого берега. Трубников раньше показался над головами французов. Они испугались, бросили в Рейсу свою пушку, но в это самое время их товарищи, бывшие по ту сторону моста, кинулись разбирать каменную кладку, на самом спуске. Таким образом французы, защищавшие подземелье, были отрезаны. Майор Мансуров ворвался в подземелье: одних сбросил штыками в Рейсу, другие сами туда кидались с утесов; никто не спасся. Однако мост оказался настолько разрушен, что перейти по нему не было возможности; кроме того, французские стрелки, рассыпавшись по берегу, били из-за каждого камня. Наши тоже рассыпались по скалам, на берегу началась живая перестрелка; все ребра гор затянулись дымкой. Но вот с высот того берега начал спускаться с егерями Тревогин. Французы, увидев его, тотчас отступили. Сейчас же наши принялись за мост: натаскали бревен от бывшей по близости постройки; офицеры перевязали их своими длинными шарфами и первые же перешли по зыбкой перекладине, перекинутой через бездну. Майор Мещерский, шедший впереди всех, получил смертельную рану, а казак, который следовал за ним, сорвался вниз головой. Дальше переправа шла уже безостановочно; войска потянулись узкой лентой вправо, встречая по дороге трупы французов, убитых егерями Тревогина. Французы отступили в Альторфу, где, впрочем, не оказали большого сопротивления. На этом пути к русской колонне присоединился австрийский отряд, силой в 2 тысячи человек, под начальством генерала Ауфенберга. К удивлению Суворова и всех русских, у Люцернского озера дорога прекращалась: высокие отвесные горы стояли поперек пути, преграждали прямое сообщение со Швицом; озеро находилось в руках французов. Суворов, что называется, был приперт к стене – ни вперед, ни назад. Хотя Лекурб имел всего около 6 тысяч войска, но он, конечно, не даст спокойно отступить к Сен-Готарду, да и вся эта дорога была теперь занята растянувшимися войсками. Вот в каком положении очутились русские, благодаря тому, что доверились австрийцам: назначая прямое движение к Швицу, они не знали, что берегом озера нет никакой дороги. Оставалось идти без дорог. С правой стороны в долину Рейсы открывается мрачное Шахенское ущелье, с тропинкой к верховьям реки Линты; были, правда, еще из этого же ущелья две тропинки на снеговой Ростокский хребет с перевалом в Мутенскую долину, но по этим тропинкам могли взбираться лишь смелые альпийские охотники, привыкшие с детства карабкаться по ледникам. Суворов выбрал именно этот путь, как более прямой и короткий: он рассчитывал, что раньше прибудет в Швиц, подаст помощь Корсакову и оставленным союзникам. Так мог поступить полководец, не только верный данному слову, но смелый, решительный, уверенный в своих войсках. В 5 часов утра 16 сентября тронулся Багратион, за ним – Дерфельден, потом австрийцы; в арьергарде – Розенберг. С первых же шагов дали себя знать альпийские горы: дикие, сумрачные, скалистые. Солдаты шли больше гуськом, то скользя по голым камням или глине, то погружаясь в рыхлый снег. По временам голые ноги скользили; солдат цеплялся руками, карабкался на четвереньках и хорошо, если подвигался хоть малость вперед; мало-мальски зазевался – летит вниз, сбивая с пути задних товарищей. А дождь льет своим чередом; ветер рвет и мечет, пронизывая до костей продрогших солдат. – Боже сохрани, чего они тут ни натерпелись!
Доберутся до площадки, остановятся отдохнуть, но разве это отдых? – Ни обогреться, ни обсушиться – идти, куда лучше.
Шинелишки поистрепались, сапоги без подошв, ноги почти у всех голые! Французам куда было лучше: каждый солдат имел башмаки с гвоздями, а нашим никто их не припас. И провизия давно была истрачена; у редкого оставался запас муки или картофеля, да и лепешку-то испечь негде. Офицеры терпели больше, чем солдаты, потому что солдат все-таки запасливее.
Милорадович съел на привале у одного солдата пригорелую лепешку, поблагодарил и прислал ему кусок сыру; а сыр наши солдаты не взлюбили, называя его «гнилью». Все капральство сложилось по сухарику, прибавили еще кусочек сухого бульона и отнесли в узелке генералу. Он не побрезговал, взял. Все-таки и на альпийских утесах русский солдат оставался тем же, чем он был на равнинах Польши или в знойной турецкой степи. Как только стихал дождь и становилось полегче, солдаты одобрялись; затягивалась залихватская песня, гудели сопелки, играли рожки. Великий князь сделал с авангардом целый переход пешком; Суворов то шел пешком, то садился на свою лошадку, постоянно оставаясь на виду у солдат. Случилось ему остановиться возле одной кучки, уж больно измученной трудным подъемом, – Суворов сам затянул: «Что с де-е-е-вушкой сталось, что с крас-а-сною случилось?». Раздался дружный хохот, солдаты повеселели и пошли, напирая молодецкой грудью. Через 12 часов такого подъема авангард стал спускаться к деревне Мутен. Короткий путь обошелся дороже длинного: он был весь усеян трупами мулов и казацких лошадей,
