Герои и битвы. Военно-историческая хрестоматия. История подвигов, побед и поражений - Константин Константинович Абаза
Теперь все свое внимание Суворов обратил на взятие итальянских крепостей, хотя такая медлительная война была ему не по душе; он рвался вперед, мечтал о вторжении во Францию, но этого требовал австрийский император, и ему оставалось повиноваться. По недостатку осадной артиллерии, австрийцы осаждали крепости поочередно: взяв одну, перетаскивали орудия и парки к другой, что, разумеется, отнимало много времени. Раньше других сдалась Туринская цитадель, где союзники взяли 560 орудий, 40 тысяч ружей да столько же пудов пороху; за ней сдалась цитадель Александрии; наконец, на исходе 4-го месяца блокады сдалась Мантуя, самая сильная крепость не только в Италии, но и во всей Европе. Известие о взятии Мантуи, этого последнего оплота французов, поразило их, как громом: коменданта судили во Франции как преступника и сняли с него мундир; в Вене же приняли это известие с бóльшей радостью, чем поражение на Требии. Император Павел возвел Суворова в княжеское достоинство с прибавлением титула: Италийский. «Примите воздаяние за славные подвиги», – писал он ему: «Да пребудет память их на потомках ваших к чести и славе России». Войска австрийского генерала Края с падением Мантуи совершенно освобождались, и вот Суворов, развязанный по рукам и по ногам, мог исполнить давно задуманное, близкое его сердцу движение через Апеннинские горы, в Приморскую область Генуи, где укрывалась армия Моро. Уже был назначен день выступления, но французы опередили и на этот раз: 1-го августа показались французские колонны на склонах Апеннинских гор, перед селением Нóви. Их вел молодой генерал Жубер, только что вступивший в командование; восемь лет тому назад он был еще солдатом в рядах Альпийской армии и на 4-м году службы произведен в генералы. Жубер сумел поднять упавший дух французов, но перешел в наступление только потому, что не знал, как велики силы союзников, предполагая их гораздо меньше; сам же имел только 45 тысяч. Французы расположились на высотах. Как на приложенном плане, их позиция тянулась по гребню горы, верст на 8; в ее центре, у подножия гор, они заняли городок Нóви, обнесенный высокой стеной, окруженный предместьями и садами. Правый фланг французов был отброшен далеко назад, у Серравалле: там стояло 2 тысячи поляков, а левый фланг – перед деревней Пастурано.
Подступы к позиции, покрытые виноградниками, садами, пересеченные заборами и канавами, были трудны сами по себе и, кроме того, хорошо обстреливались сверху. С раннего утра – это было 3-е августа – Суворов разъезжал на коне, зорко высматривая положение французов; с другой стороны, выехал Жубер. Перед ними, как на ладони, стояло 60 тысяч союзников, против левого фланга – Край с 27 тысячами австрийцев; против Нóви – Багратион, за ним Милорадович – с 10 тысячами; сзади, верст на 10, – Дерфельден и Мелас с 15 тысячами; еще дальше – корпус Розенберга. Жубера взяло раздумье. Только тут он догадался, что Мантуя взята. Войска простояли целый день в ожидании боя. Еще не занималась заря другого дня, как правое крыло союзников атаковало левый фланг французов, перед Пастурано. Жубер поскакал на первые выстрелы и, попав в цепь, был убит пулей наповал. Смерть вождя скрыли, его место опять занял Моро. Он послал за подкреплениями, австрийцы были сбиты с высоты на всем протяжении боевой линии. Багратион, не получая приказания, поехал отыскивать Суворова и нашел его лежащим на земле, среди кучки генералов. Фельдмаршал притворился будто спит. Услыхав голос князя Петра, он вскочил и засыпал его вопросами. Край получил приказание повторить атаку, Багратион – взять Нóви. Крепкие стены города, куда укрылись французы, не поддавались ядрам; тогда русские, под страшным артиллерийским и ружейным огнем сверху и сбоку, стали забирать вправо, чтобы подняться на высоты. Солдаты перелезали через заборы, прыгали через канавы и все-таки продвигались тихо, теряя много убитых и раненных. Когда французы вышли из города и ударили нашим во фланг, они, отбив атаку, отступили. Вторая попытка Багратиона и Милорадовича вместе, также не имела успеха: французы отлично отбивались, переходя при случае в наступление. В это время на нашем левом фланге завязался отдельный бой с французской бригадой; он как-то случайно далеко отбился от своих. Суворов вызвал Дерфельдена; с появлением свежих войск вся боевая линия перешла в дружное наступлении; французы бросились на высоты. Не останавливаясь, с барабанным боем, наши двинулись за ними, но скоро отхлынули, устилая путь трупами. Еще два раза подымался Дерфельден, и оба раза возвращался назад. Жаркое, палящее солнце прожигало насквозь: солдаты страдали от жажды, падали без чувств; многие тут же умирали. Суворов не щадил себя. Он появлялся под градом пуль, картечи, напутствуя колонны: «Не задерживайся; иди шибко, бей штыком, колоти прикладом!.. Ух, махни, головой тряхни!». При виде страшных потерь и неудачи, огорченный фельдмаршал слез с коня и катался перед фронтом по земле: «Ройте мне могилу, я не переживу этого дня!» И стыд, и гнев терзали его душу. Однако он послал приказание Меласу прибыть на помощь.
К 3 часам союзники успели отдохнуть, явился Мелас, и теперь французы, громившие с высот, уже не страшны. Две австрийские колонны пошли долиной реки Скриви, сбили поляков и поднялись сзади французов; русские солдаты, под начальством Дерфельдена, ворвались-таки в Нóви, а отсюда проникли дальше в горы, к Пастурано. Здесь, в узких деревенских улицах, загроможденных обозами, еще раньше столпились французы левого фланга, сбитые Краем. При появлении русских им не было другого спасения, как одиночное бегство в горы, потому что путь к Генуе был уже отрезан. Одна бригада целиком положила оружие, причем взято в плен два генерала. Равнина, скаты и гребни, лощины – все было усеяно телами бойцов;
