Поль Феваль - Горбун
– А если она не согласиться? – спросил маленький маркиз.
– Если не согласиться, тогда мне будет не в чем себя винить. Ибо я дал ей шанс, и она сама избрала свою судьбу. Она обретает свободу. Ее отпустят.
Произнеся последние слова, Гонзаго невольно потупил взгляд.
– Вы сказали, – допытывался Шаверни, – будто даете ей шанс: то есть, если она согласиться стать моей женой, то будет жива. Верно? В то же время говорите, если она не согласиться, то получит свободу. Где же логика? Не понимаю!
– Не понимаешь, потому, что пьян, – оборвал Гонзаго.
Сидевшие за столом хранили полное молчание. Под яркими люстрами, освещавшими фривольные росписи стен и потолка, среди наполовину опустевших бутылок и чуть поникших в вазах цветов, затаилось нечто необъяснимо мрачное. Временами из малой гостиной доносился приглушенный стенами женский смех, – и даже от него веяло, какой то угрозой. В мужской компании только Гонзаго продолжал улыбаться:
– Все, кроме Шаверни, надеюсь, меня поняли, господа?
Никто не ответил. Даже прожженный негодяй Пейроль, машинально жуя какую-то травинку, напряженно молчал.
– Что ж попробую объяснить еще нагляднее, – вел дальше Гонзаго. – Так как время уже совсем поджимает, буду краток. Вы должны уяснить, что существование этой барышни нам грозит катастрофой. Не надо скептически улыбаться. То, о чем я говорю, увы, – непреложная аксиома! Если из-за нее я завтра потеряю наследство Невера, то послезавтра всем нам придется спасаться бегством.
– Всем нам? – робко попытался возразить Шуази.
– Именно. Именно всем! А то, как же, милостивые господа? Всем без исключения! Ведь теперь речь идет не о ваших прежних просчетах и грешках. Принц Гонзаго, да будет вам известно, как и любой другой коммерсант, пусть даже самый незначительный, ведет деловую документацию. Этим занимается мой фактотум мсьё де Пейроль. А уж он в подобных вопросах знает толк, можете не сомневаться. Во всех моих бумагах фигурируют ваши имена. И потому мое банкротство для каждого из вас обернется полным крахом имущества и карьеры.
Все устремили испытующий взгляд на Пейроля, но тот держался невозмутимо.
– Ко всему после того, что случилось вчера… – продолжал принц, – впрочем, достаточно угроз, – прервал он себя, – мы с вами тесно повязаны, и этим сказано все. Как верные друзья соратники вы последуете за мной и в беде, не так ли? Мне просто хотелось бы знать, насколько каждый из вас сегодня готов выявить, таким образом, мне свою преданность.
«Роковая гвардия» по-прежнему молчала. Улыбка Гонзаго сделалась язвительной.
– Как видно, вы меня прекрасно поняли, – с циничной откровенностью изрек он. – Так что не напрасно я уповал на вашу сметливость. Девушка будет освобождена. Я это обещал и сдержу слово. Она будет иметь возможность отсюда уйти, куда ей заблагорассудится. Да, да. Именно так, господа. Вижу, вы удивлены?
Придворные, не понимая взирали на своего монарха. Шаверни угрюмо потягивал вино. Гонзаго взял обеими руками огромную бутыль и всем разлил шампанское. Это произошло впервые за весь вечер.
– Помниться, я уже как то вам говорил, друзья мои, – принц внезапно изменил голос, придав ему легкий беззаботный тон, – что добрые традиции, хорошие манеры, высокая поэзия, изысканные духи, – все эти блага пришли к нам из Италии. К сожалению, во Франции не многие это понимают. Послушайте же и постарайтесь извлечь из моего рассказа для себя пользу.
Отхлебнул большой глоток вина, принц продолжал.
– Я вам поведаю один небольшой эпизод моей юности. Ах, это милое время, – его уж не вернуть! Я дружил с одним графом. Его звали Аннибал Каноцца. Он был из рода принцев Амальфи, и являлся моим кузеном, – подвижный, озорной, – просто воплощенное веселье и радость жизни. Сколько незабываемых приключений пережили мы вместе с ним! Он был богат. Очень богат. Судите сами: мой кузен Аннибал владел четырьмя замками на Тибре, двадцатью фермами в Ломбардии, двумя дворцами во Флоренции, двумя – в Милане, двумя – в Риме; кроме того у него был огромный запас золотой посуды, доставшейся от наших почтенных дядюшек кардиналов Аллариа. Согласно документам наследником всего этого богатства являлся я. Но моему кузену Каноцце было всего двадцать семь лет, и он наверное прожил бы все сто… он обладал отменным здоровьем… Э-э-э! Что то вижу, вас зазнобило, друзья мои. Выпейте, – право же, глоток вина вас укрепит.
Гости последовали совету мэтра. От услышанного всем им сделалось не по себе.
– Однажды, – продолжал принц, – я пригласил кузена Каноццу на мою виноградную ферму в Сполете, – очаровательная живописная местность. Кусты и изгороди, увитые шпалерными сортами. Какие шпалеры! Просто райские кущи с беседками из живого винограда!
Присев на одной из террас, мы с кузеном провели дивный вечер, потягивая молодое вино и беседуя по душам. Каноцца отличался стоически твердым нравом во всем, кроме вина и прекрасного пола. Когда взошла луна, он со мной распрощался и отправился к своей карете. Будто сейчас помню, как он к ней подходит, открывает дверцу, садится; кучер хлещет лошадей, карета трогается и вскоре исчезает за поворотом. Кузен был свободен. Не так ли? Свободен направиться, куда ему вздумается: на бал ли, на ужин, – подобных развлечений в Италии всегда много, – мог, наконец, поехать на любовное свидание. Кроме сказанного у него также была возможность вообще никуда не поехать, а остаться.
Гонзаго допил бокал и, отвечая на молчаливый вопрос аудитории, завершил:
– Из всего, дарованного ему свободой, мой кузен граф Каноцца избрал последний вариант: он остался.
Собутыльники заволновались. Шаверни невольно подрагивал чересчур стиснутым бокалом.
– Остался! – беззвучно повторил он губами.
Из корзинки с фруктами Гонзаго взял персик и бросил его Шаверни. Персик остался у того на коленях.
– Изучай Италию, кузен! – со значением произнес Гонзаго и затем, поворотясь к компании, Шаверни, – продолжал он, – слишком пьян, чтобы меня понять. Впрочем, может быть так оно и лучше. Изучайте Италию, господа.
Говоря, принц начал катать по столу персики. Каждому досталось по одной штуке.
Вдруг, словно спохватившись, он заметил:
– Чуть было не забыл упомянуть об одной немаловажной подробности. Прежде, чем покинуть мой виноградник, граф Аннибал Каноцца съел сочный персик, которым я его угостил.
При этих словах слушавшие вздрогнули и выпустили из рук свои персики. Гонзаго снова налили. На сей раз только себе. Его примеру последовал Шаверни.
– Изучайте Италию, – уже в третий раз произнес принц. – Только там умеют жить. Уже более ста лет там не пользуются идиотскими кинжалами. И правильно, – к чему насилие, если можно обойтись без него? В Италии, если, к примеру, хотят избавиться от девушки, которая почему то мешает, (что греха таить, – прямо скажем, – наш случай), то обращаются с просьбой к молодому человеку, который, (разумеется, за определенное вознаграждение), согласится взять ее в жены и увезти, (опять же, именно так намерены поступить и мы). Если она согласна, то все в порядке. Если же нет. Такое ведь тоже возможно. Итальянская девушка, равно как и французская имеет право не согласиться. Тогда незадачливый кавалер склоняет перед нею голову, просит прощения за свою дерзость и с почтением ее провожает. На прощание в знак чистой галантности он преподносит ей букет.
