Поль Феваль - Горбун

Маркиз взял гитану за руки.

– Ваше положение для меня совершенно ясно, Шаверни, – ласково улыбнулась маркизу гитана. – Сегодня ночью вы женитесь на очаровательной девушке…

– Очаровательной? – хором воскликнули присутствующие.

– Очаровательной, – подтвердила донья Круц, – юной, умной, доброй, и к тому же не имеющей ни малейшего представления о голубеньких.

– Какой-то бред сивой кобылы! – с уксусной улыбкой пробормотала Нивель.

– Вы сядете с молодой женой в почтовую карету и увезете ее…

– Ах, – перебил маленький маркиз, – если бы это были вы, милое дитя!

Донья Круц напомнила его бокал до краев.

– Господа, – прежде, чем его опорожнить объявил Шаверни, – донья Круц только что объяснила мое положение лучше, чем это удалось мне самому. Итак, оно, прежде всего, романтично. Романтично, как нельзя более.

– Пейте же! – опять улыбнулась гитана.

– Послушайте! – Шаверни вдруг сменил тон. – Господа, у меня уже давно назрело одно желание!

Внезапно возникшая на его лице озабоченность всех заинтересовала.

– Ну-ка, ну ка, Шаверни, что у тебя там еще назрело?

– Посмотрите, здесь много незанятых мест. Этот стул предназначен моему кузену Гонзаго, этот – Эзопу II. А вот этот? Кому принадлежит этот стул?

И он указал на кресло, помещенное как раз напротив кресла Гонзаго. Оно пустовало с самого начала ужина.

– Мое желание состоит в том, чтобы на это место была немедленно приглашена моя невеста!

Донья Круц ухватила маркиза за руки, пытаясь его остановить. Ну, отвлечь его уже было невозможно.

– Какого черта? – голос маркиза набирал силу. Его пошатывало, но он поддерживался за стол. Длинные волосы свисали ему на лоб. – Я вовсе не пьян, имейте в виду!

– Выпейте и немного помолчите! – шепнула ему донья Круц.

– С удовольствием, звезда моя небесная! С удовольствием выпью! Господь свидетель, – я хочу выпить. Но я не хочу молчать. Не хочу и не буду. Мое желание справедливо. Оно проистекает из моего положения… положения жениха. Жених я или не жених, в самом деле? Я требую сюда невесту потому, что… потому, что… кстати, послушайте ка…, вы все, кто здесь собрался…

– Послушайте, послушайте! Он красноречив, как Цицерон! – в очередной раз проснувшись, съязвила Нивель. Саданув по столу кулаком так, что задрожали тарелки, Шаверни с нарастающей страстностью продолжал:

– Это идиотизм! Понимаете идиотизм!

– Браво, Шаверни! Ты прав!

– Великолепно, маркиз!

– Оставлять место свободным – полный идиотизм!

– Потрясающе, Шаверни!

– Бьешь в яблочко!

– Когда ты прав, то никто тебе не скажет «фи»!

Присутствовавшие поддержали маркиза рукоплесканиями. Однако было заметно, что удерживать мысль тому с каждой минутой становилось труднее.

Вцепившись в скатерть, он, наконец, завершил:

– Идиотизм оставлять место свободным, если мы больше никого не ждем!

В тот момент, когда в ответ на сей давшийся маркизу не без труда вывод новой волной нахлынули одобрительные восклицания и аплодисменты, в дверях, открывшихся с галереи, появился Гонзаго. Прямо с он предупредил:

– Нет, кузен, – кое-кого ждем.

Глава 8. Персик и букет

Лицо мсьё де Гонзаго всем показалось суровым и обеспокоенным. Веселье вмиг заглохло, бокалы с вином были поставлены на стол, улыбки исчезли.

– Кузен, – обратился к вошедшему Шаверни, опускаясь в кресло, – я вас с нетерпением жду, потому, что хочу вам объяснить мое положение.

Гонзаго подошел к столу и отобрал у Шаверни бокал с вином, который тот уже поднес к губам.

– Больше не пей! – сухо произнес принц.

– То есть как? – возмутился маркиз.

Гонзаго выбросил бокал Шаверни через окно и повторил:

– Больше не пей, я сказал!

Шаверни взирал на принца широко раскрытыми от удивления глазами. Собравшиеся поспешили занять свои места.

В их сознание вернулась тревога, которую с начала пиршества каждый силился отогнать, но которая каким-то непонятным настырно зловещим маревом витала в воздухе гостиной. Мрачный вид прибывшего из Пале-Рояля Гонзаго, конечно, подлил масла в огонь.

К хозяину хотел подойти Пейроль, но его опередила донья Круц.

– Прошу на два слова, ваше высочество! – торопливо промолвила она.

Гонзаго поцеловал ей ручку и отвел ее в сторону.

– Интересно, что бы это значило? – пробормотала Нивель.

– Наверное, то, – отозвалась Сидализа, – что плакали сегодня наши скрипки!

– Но ведь не банкротство же, в самом деле? – пожала плечами Дебуа. – Такие богачи, как Гонзаго, не могут разориться.

– По нынешним временам и не такое случается! – заметила Нивель.

Задумчиво уставившись в скатерть, мужчины хранили молчание. Лишь Шаверни по-прежнему казался беспечным. Охватившая гостиную тревожная взнервленность его словно не касалась.

– Неужели принц вернулся со скверными вестями? – шепотом обратился Ориоль к Пейролю.

Тот демонстративно отвернулся.

– Ориоль! – позвала Нивель.

Толстенький откупщик покорно подбежал к своей даме; «дочь Миссисипи» сказала:

– Как только принц закончит говорить с этой юной нахалкой, вы ему скажете «дамы желают, чтоб были скрипки!»

– Но… – растерялся Ориоль.

– Никаких «но». Сделайте, как велено. Я так хочу.

Разговор между принцем и девушкой оказался не коротким. Тягостная тишина, повисшая над банкетным столом, с каждой минутой становилась напряженнее.

Гонзаго вторично поцеловал донье Круц ручку.

– Вы мне верите? – осведомился он с мягкой отеческой улыбкой.

– Конечно, ваше высочество, – ответила гитана, не сводя с принца умоляющего взгляда. – Но ведь это моя единственная подруга на свете. Она мне, как родная сестра.

– Я не могу вам отказать ни в чем, милое дитя. Что бы ни произошло, самое большое, через час она будет свободна.

– Неужели правда, ваша светлость? – вне себя от радости воскликнула донья Круц. – Значит, я могу немедленно ей об этом сообщить?

– Нет, пока подождите. Не надо так спешить. Кстати, вы сказали ей о моем намерении?

– В отношении брака? Конечно, сказала. Но она решительно против.

– Ваше высочество, – пролепетал Ориоль, выполняя наказ Нивель, – извините, если отвлекаю, но дамы хотят скрипок.

– Не мешайте, – холодно оборвал Гонзаго толстого откупщика, отстраняя того рукой.

– Не фига себе! – изумилась наблюдавшая эту сценку Нивель. Между тем Гонзаго, сжимая в руках ладони доньи Круц, убежденно продолжал:

– Хочу, чтобы вы уяснили только одно: я желаю спасти того, кого она любит.

– Но ваше сиятельство, – воскликнула донья Круц, – если бы вы соблаговолили мне растолковать, какой пользой этот брак может обернуться для мсье де Лагардера, я бы передала ваши слова Авроре, чтобы ее успокоить.