Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин
— О, какие чёрные мысли вас одолевают! Пройдёт всего два дня и мы в безопасном месте, на берегу горного озера. Будем сидеть с удочками в руках и вспоминать о суровых, но полных своеобразной романтики днях.
— Так ты не возражаешь против обмена такими доверенностями? — прервал патетические излияния своего будущего зятя практичный Бертгольд. Он решил, что его отношения к Генриху будут зависеть от ответа последнего на поставленный вопрос.
— Как вы можете спрашивать об этом, майн фатер? Вы же знаете — для меня ваша воля — закон!
— Хорошо, что хоть в этом ты оправдал мои надежды, — тяжело вздохнув, проговорил Бертгольд.
— Вы меня очень огорчили, майи фатер! Неужели то, что я помог двум симпатичным мне людям… имеет такое решающее значение для вас?
— Меня волнует, что ты дружишь с подозрительными людьми. Это доказывает, что твои патриотические чувства…
— Вы ошибаетесь, майн фатер! — горячо запротестовал Генрих. — Возможно, я не точно выразил свою мысль или вы невнимательно слушали меня. Тогда я ещё раз вернусь к тому, о чём говорил несколько минут назад. Я считаю, что прямолинейность иногда пагубна. В наше время надо быть гибким политиком, а не просто солдатом. Живя сегодняшним днём, мы забываем о дне завтрашнем, о реванше, который обязаны взять. Это, по-моему, высший патриотизм. Я был патриотом своей родины и останусь им до последнего вздоха. Даже сейчас, когда до конца войны остались считанные дни, а может, и часы, я, не колеблясь, отдам жизнь, если буду знать, что жертва эта пойдёт на благо моего народа. Эти слова я сказал вам впервые в далёкой Белоруссии, когда тёмной осенней ночью меня привели в ваш кабинет. Эти же слова я повторяю вам здесь, в Италии, накануне конца войны.
Бертгольд не мог не отметить, с каким внутренним волнением Генрих произнёс последние слова, и это до некоторой степени успокоило генерал-майора.
— Ты знаешь, зачем я прибыл сюда? — спросил он после длинной паузы и, не дожидаясь ответа Генриха, продолжал, — Не только за тем, чтобы помочь тебе избежать плена и всего, что ждёт офицера побеждённой армии.
— Я очень благодарен вам, майн фатер!
— Я прибыл сюда за тем, чтобы ни завод, изготовляющий радиоаппаратуру для самолётов снарядов, ни секрет изготовления этой аппаратуры не попали в руки наших врагов. Ты знаешь об этом заводе?
— Да, Лерро говорил мне что-то такое…
— Ты хочешь сказать — покойный Лерро?
— Что?
— Позвони к нему на квартиру. Возможно, Кубис уже успел…
Генрих бросился к телефону. Квартира Лерро долго не отвечала. Наконец послышался голос Кубиса. Генрих назвал себя.
— Что у вас нового, Пауль?
Разговор продолжался минуты две. Потом Генрих медленно положил трубку.
— На память о покойном Лерро, только что умершем от паралича сердца, Кубис предлагает мне забрать библиотеку по ихтиологии, собранную покойным. Ведь мы с ним были друзья.
— Человека, способного раскрыть секрет, уже нет. Остаётся завод и люди, которые на нём работают…
— Что вы хотите с ним сделать?
— Сегодня ночью и завод, и люди перестанут существовать, — с холодной жестокостью проговорил Бертгольд. — Именно сегодня ночью, ибо завтра будет поздно. Завтра капитулирует Лигурийский фронт… Твои части охраняют гидроэлектростанцию и плотину?
— Два взвода чернорубашечников.
— Сегодня, после комендантского часа, смени охрану плотины. На ночь оставь только немецкие части. Чисто немецкие, понимаешь?
— Будет сделано!
— Я сейчас умоюсь с дороги, немного отдохну, а на четырнадцать часов вызови сюда Лемке, Штенгеля и Кубиса… Прикажи приготовить ванну!
— Может, выпьете кофе?
— Нет, рюмку хорошего коньяку, если он у тебя есть.
— Сколько угодно! В подвалах старого Рамони его хватит до начала новой войны!
— Кстати, как себя чувствует граф? Мы с ним старые друзья!
— О, он во многом нам помог, когда формировались отряды добровольцев из солдат итальянской армии. Но после того как партизаны взяли его заложником, граф парализован. Вот уже несколько месяцев Рамони лежит неподвижно, никого не узнает! У него даже отнялся язык.
— Жаль! Мне хотелось бы с ним поговорить. Но за эту войну я нагляделся на мертвецов и не имею ни малейшего желания видеть живой труп Рамони.
Генрих вышел в комнату, где жил Курт. Тот стоял у окна, бледный, взволнованный.
— Что с тобой? — удивился Генрих, подходя к нему.
— Посмотрите, — Курт указал на ворота замка.
Возле них стояли три здоровенных эсэсовца.
— И с этой стороны, и с той, — Курт бегал от окна к окну, показывая все новые и новые патрули эсэсовцев-автоматчиков, окружившие замок!
— Ну и что же? — пожал плечами Генрих, — ведь они здесь затем, чтобы охранять Бертгольда!
— Но они никого не выпускают из замка!
— Если тебе надо будет выйти, это мы уладим. А сейчас приготовь генералу ванну, а как освободишься — приходи в кабинет, мне надо с тобой поговорить.
Генрих вернулся к себе, там, кроме генерала, была графиня Мария-Луиза. Она стояла у окна в костюме амазонки, который надевала всегда, собираясь на прогулку.
— Барон! Объясните, пожалуйста, почему меня не выпускают из собственного замка? — в голосе Марии-Луизы слышались нетерпение и обида.
Генрих вопросительно взглянул на Бертгольда.
— Это я приказал никого не выпускать из замка, — бросил генерал-майор.
— Но по какому праву? — возмутилась Мария-Луиза, продолжая обращаться к Генриху.
— Простите! Прошу познакомиться — мой тесть, генерал-майор Бертгольд, графиня Мария-Луиза Рамони.
Бертгольд поднялся и поклонился Марии-Луизе, едва кивнув головой.
— Может быть, генерал-майор объяснит — почему меня не выпускают?
— Я могу разрешить вам выйти с одним условием: вы должны вернуться до двух, то есть до четырнадцати часов, как говорят военные.
— А если позднее? Меня не пустят?
— Повторяю, разрешаю вам выехать из замка, но вернуться вы должны до четырнадцати часов.
Мария-Луиза покраснела, потом побледнела от обиды и вышла, не сказав никому ни слова.
— Надменная племянница у старого Рамони! Узнаю его характер! — улыбнулся Бертгольд раздеваясь.
— Она невеста барона Штенгеля.
— Штенгеля? — почему-то с удивлением переспросил генерал.
На миг он задумался.
— Пустое! Найдёт другую! Где у тебя ванна?
Генрих не отважился спросить, почему Штенгелю надо искать другую невесту. Ему не хотелось излишним любопытством настораживать Бертгольда. Он хорошо видел перемену, происшедшую в отношении Бертгольда к нему, и ничего хорошего это не предвещало. Завтра они вместе выедут отсюда, но предложение генерала обменяться завещаниями не понравилось Генриху. Несчастный случай в дороге, от которого Бертгольд хотел застраховать себя на два миллиона марок, принадлежавших Генриху фон Гольдрингу, мог произойти не только по вине партизан, а и с помощью самого Бертгольда, если у него в кармане будет лежать доверенность на Швейцарский банк. Но что он хочет сделать с плотиной? Почему не выпускает людей из замка? Неужели в последнюю ночь произойдут какие-то события? А всё-таки жаль старого Лерро. Кубис инсценировал паралич сердца, хотя знал, что смерть Альфредо бессмысленна. Ведь копии чертежей лежат у Кубиса в кармане.
