Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин
— Бежать!
— Этот отъезд я бы не назвал бегством.
Бертгольд криво улыбнулся.
— Все бегут! Все! — горько сказал он. — Как крысы с тонущего корабля.
— Но ведь корабль действительно идёт на дно, герр генерал-майор, и подумать о собственном спасении самое время…
Бертгольд не ответил. Он сидел, покусывая губу, время времени пощипывая свои рыжеватые усики, как делал это всегда, когда что-либо обдумывал.
— Я очень недоволен тобой, Генрих, — наконец произнёс он. — А некоторые твои поступки мне просто непонятны. Мне хотелось, чтобы ты объяснился, прежде чем я скажу, зачем сюда приехал.
— Я только этого и хочу, ибо уверен, что Лемке не пожалел чёрных красок, рассказывая обо мне. Несколько раз я указывал ему на недопустимые промахи в его работе, и он не может мне это простить. Натура мелкая, мстительная. И к тому же — человек бездарный.
— О Лемке мы поговорим потом. А сейчас о тебе. Где твоя переводчица?
«Значит, успел сообщить об исчезновении Лидии. Итак, ничего нельзя скрывать. Надо принять бой. Ошеломить Бертгольда откровенностью…»
— Почему ты молчишь, не расскажешь, как помог ей бежать? Снова любовная история?
— Любовной истории не было! А бежать я помог.
Насмешливая улыбка исчезла с лица генерал-майора, вид у него, как и рассчитывал Генрих, был ошеломлённый. Это сбило Бертгольда с позиции стремительного нападения.
— Ты говоришь мне об этом так, словно докладываешь обычную вещь. И даже не стараешься оправдаться.
— Я отважился говорить с вами откровенно, — ведь передо мной сейчас сидит не генерал-майор, а мой названный отец и будущий тесть. Я надеюсь, что с ним могу быть откровенен.
Бертгольд с удивлением и любопытством взглянул на Генриха. Тот спокойно выдержал его взгляд.
— Зачем ты это сделал?
— Я проверял её несколько раз и уверен: девушка ни в чём не виновата. Я не хотел, чтобы Лемке замучил её в гестапо, ведь я сам пригласил её работать переводчицей, она долго отказывалась. Я дал слово офицера, что гарантирую девушке безопасность. А офицерское слово я привык держать. Вот вам мой искренний и откровенный ответ.
— Где твой друг Матини?
— Вчера Лемке сообщил мне, что Матини работает врачом в партизанском госпитале.
— А твой второй приятель, Лютц? Где он?
— Бежал в Швейцарию.
— И ты им обоим помог?
— Лютцу помог, я на него рассчитываю, ведь мы условились встретиться с ним в Швейцарии. А что касается Матини, то я даже не знал о его намерениях. У меня в ящике стола лежит письмо, которое он оставил удирая. Можете его прочесть и вы увидите, что Матини… Сейчас я его найду…
Бертгольд прервал его раздражённым жестом.
— Мне сейчас не до этого! Ты знаешь, что Лемке ставит вопрос о твоём аресте и допросе?
— Я ждал этого. Я уже говорил вам, как сложились между нами отношения. Но я всегда надеялся, что без вашей санкции он не осмелится это сделать.
— Ты что думаешь, что я буду покрывать твои глупости, даже преступления? Я, Вильгельм Бертгольд?
— Нет, я думаю, что вы человек более широкого кругозора, нежели этот Лемке, который дальше своего носа ничего не видит, а на обобщения и вовсе не способен.
— Оставь в покое Лемке. Он отвечает за свои действия, а ты — за свои. А для философских размышлений у меня сейчас нет времени. Поговорим о более конкретных вещах. Итак, ты знал, что Лемке собирается тебя арестовать, и, надеясь на моё вмешательство, спокойно ждал.
— Если б он посмел это сделать, я бы разрядил свой пистолет в него и в тех, кто пришёл с ним! Стрелять я умею, это вы знаете, — на всякий случай решил напомнить Генрих.
— Что-о? Сопротивление властям?
— Вы знаете, что никакой власти уже не существует, майн фатер! Есть разрозненные группы вооружённых людей…
— Мы снова уклоняемся от темы, единственной, которая меня сейчас интересует. Зачем ты способствовал бегству переводчицы, Лютца, закрыл глаза на подозрительное поведение Матини? — В голосе Бертгольда зазвучали зловещие нотки, которых Генрих раньше не слышал, но о существовании которых догадывался.
— Прежде чем ответить, мне снова придётся прибегнуть, как вы говорите, к «философским размышлениям», против которых вы так возражаете. Возможно, они и будут ответом на ваш вопрос. Вы разрешите?
— Пожалуйста, покороче!
— Мы с вами, майн фатер, как и все патриоты фатерланда, должны сейчас думать не о сегодняшнем дне, а о дне завтрашнем, о дне реванша за поражения, которые наш народ дважды понёс на протяжении этого проклятого двадцатого века. Нам надо иметь друзей на будущее. Мы с вами натворили массу преступлений в Европе, пусть хоть капля добра убедит мир, что в Германии ещё есть порядочные люди… Что произойдёт, если Лемке замучает или расстреляет этих трех людей? Разве это остановит грохот советских «катюш» в Берлине? Или снова отодвинет Восточный фронт к берегам Волги?
Генрих почувствовал, что зашёл слишком далеко, но не мог уже сдерживаться.
Бертгольд с непроницаемым видом смотрел на своего будущего зятя. С каждым новым словом Генриха в нём закипала бешеная злоба. Романтический дурак, дерзкий мальчишка, который своей глупостью чуть не загубил все его планы. О, если б не те два миллиона, что лежат в Швейцарском банке, он бы показал этому слюнтяю! Но деньги положены на имя фон Гольдринга. И вместо того, чтобы пустить ему пулю в лоб… надо думать о его спасении. Без этих двух миллионов Бертгольду не обойтись, особенно теперь, когда ему не удалось вырвать собственные сбережения из немецкого банка.
— Когда ты собрался бежать? — мрачно спросил Бертгольд, словно не слыша всего сказанного Генрихом.
— Сегодня ночью!
— Куда именно?
— Мы же с вами условились: в Швейцарию, к Лорхен.
— Чековая книжка при тебе?
— Я послал её на хранение в Швейцарский банк. Вот квитанция.
— А ты не боишься, что ею может воспользоваться кто-либо другой?
— О нет! Ведь надо знать ещё условные обозначения. Кроме того, в банке хранятся оттиски пальцев каждого вкладчика. Об оригинале подписи я не говорю — подпись можно подделать…
Генрих внимательно взглянул на Бертгольда, проверяя, какое впечатление произведут его слова.
— Завтра на рассвете мы с тобой вместе выедем в Швейцарию!
— Вместе? Вдвоём? — на лице Генриха промелькнула такая неподдельная радость, что у Бертгольда немного отлегло от сердца.
— Дорога опасна, завтра предвидится капитуляция всего Лигурийского фронта. Думаю, что нам с тобой на всякий случай надо обменяться завещаниями: ты уполномочишь меня пользоваться своим текущим счётом в Швейцарском банке, а я дам тебе доверенность на право распоряжаться моим состоянием. Понятно, если произойдёт несчастный случай, я лично передам все твои капиталы Лорхен, как твоей невесте. Надеюсь, ты поступишь так же, ежели что-нибудь случится со мной.
