10. Побег стрелка Шарпа. 11. Ярость стрелка Шарпа - Бернард Корнуэлл
– Ненавижу их, – тихо сказал сэр Томас. – Боже, как же я их ненавижу.
Шарп увидел длинную полоску света над бруствером форта Сан-Хосе. До него было около полумили. Французы вполне могли изрешетить протоку градом картечи, представляющей собой мушкетные шарики, помещенные в жестяные коробки. Сотни свинцовых шариков разлетались, как утки на охоте. Шарп ненавидел картечь, как и все пехотинцы.
– Спят, ублюдки, – пробормотал лорд Уильям.
Шарпу стало вдруг не по себе. Он договорился встретиться с лордом Памфри в полдень, чтобы узнать, нет ли от шантажистов новых посланий. Скорее всего, новостей нет, и все же его место в Кадисе, а не здесь. Он должен служить Генри Уэлсли, а не генералу Грэму, однако сейчас он здесь и может только молиться, чтобы его этой ночью не разорвало картечью. Шарп потрогал палаш и пожалел, что не наточил клинок перед битвой. Он любил идти в бой с наточенным клинком. Потрогал винтовку. Не многие офицеры носили винтовки, но Шарп не был похож на большинство офицеров. Он родился в нищете, вырос на улице и там же научился драться.
Нос шаланды мягко ткнулся в глину.
– Убьем парочку мерзавцев, – мстительно сказал сэр Томас.
Первые отряды сошли на берег.
Глава пятая
Шарп спрыгнул в воду и сразу набрал в сапоги. Он пробирался к берегу за прапорщиком Кеогом, чья треуголка вполне могла принадлежать еще его деду. С загнутых «рогов» свисали кисточки, а на макушке красовался огромный синий плюмаж под цвет кантам 87-го полка.
– Вперед, вперед, вперед, – шептал Кеог, но не Шарпу, а громиле-сержанту и горстке людей, которые этой ночью оказались под его началом.
Сержант угодил в плетеную ловушку для рыбы и страшно ругался, пытаясь от нее освободиться.
– Вам помочь, сержант Мастерсон? – справился Кеог.
– Боже, нет, сэр, – ответил Мастерсон, топча остатки ловушки, – проклятая корзинка, сэр.
– Пристегнуть штыки, парни! – сказал Кеог. – И не шуметь!
Казалось невероятным, что четыреста или пятьсот человек могли подобраться так близко к двум лагерям по обе стороны ручья и остаться незамеченными, но французы все еще не обнаружили противника. В свете костров Шарп видел небольшие палатки и плетеные шалаши из веток, скрепленных камышом. Возле одной провисшей палатки стояла ружейная пирамида. И зачем только им палатки? Их задача – охранять плоты, а не спать, но бодрствовали всего лишь несколько человек. Двое медленно шли по лагерю, повесив мушкеты на плечо. Они ничего не подозревали, а в это время вторая шаланда высадила еще одну группу красномундирников на подмогу парням из 87-го. Еще две группы высадились на северном берегу.
– Фора балла, парни, – негромко сказал майор Гоуг. – Фора балла.
– Что он говорит? – шепотом спросил Шарп.
– Faugh a ballagh, сэр, – также шепотом ответил Харпер. – Расступись. Уйди с дороги – ирландцы идут. – Харпер пристегнул штык. Заряд семистволки он, по всей видимости, собирался приберечь на крайний случай. – Мы тоже идем, черт возьми, – сказал он, защелкивая штык на мушке, так что ствол увеличился на двадцать три дюйма смертоносной стали.
– Ну, вперед! – тихо сказал майор Гоуг, переходя на английский. – Прикончим ублюдков. Но сделаем это тихо, парни. Не будите голубков без надобности.
Восемьдесят седьмой пошел вперед, штыки блестели в тусклом свете костров. Солдаты взводили курки мушкетов, и Шарп был уверен, что французы услышат лязг, однако враг вел себя тихо. Первым осознал опасность часовой на северном берегу. Возможно, он заметил темные очертания шаланд в протоке или отблески штыков на западе, и это заставило часового приглушенно вскрикнуть от удивления. Мушкет выстрелил.
– Faugh a ballagh! – закричал майор Гоуг. – Faugh a ballagh! Дадим им жару, парни!
Эффект неожиданности был потерян, и Гоуг больше не намеревался сдерживать своих парней. Шарп помнил батальон по Талавере, знал, какой дисциплинированностью они отличаются, но сейчас Гоуг требовал быстроты и ярости.
– Вперед, негодники! – заорал он. – Живей! Я вас не слышу! Подать голос!
Солдаты ответили на эту охотничью команду леденящими душу воплями. Казалось, это воют баньши. Они рванули через болото, спотыкаясь на кочках и перепрыгивая небольшие канавы. Молодой, гибкий прапорщик Кеог бежал впереди, размахивая над головой офицерской пехотной сабелькой.
– Faugh a ballagh! – орал он. – Faugh a ballagh!
Он прыгнул через канаву – ноги разъехались, ножны подскочили, левая рука на треуголке – и споткнулся, но сержант Мастерсон, почти такой же здоровый, как и Харпер, рывком поставил хрупкого на вид прапорщика на ноги.
– Убить их! – кричал Кеог. – Смерть! Смерть!
Вспышки выстрелов сверкали там и тут среди огней лагеря, но Шарп не слышал ни выстрелов, ни раненых. Разрозненные и сонные французы выползали из своих палаток и шалашей. Какой-то офицер, размахивая саблей, пытался собрать солдат, но крики ирландцев приводили едва проснувшихся французов в ужас. Ирландские мушкеты стреляли редко, основную работу проделал страх, внушаемый семнадцатидюймовыми штыками. Босоногая женщина сгребла простыни и поспешила за своим избранником. Два пса носились кругами и лаяли на всех подряд. Шарп увидел пару всадников, исчезающих в темноте позади него. Он резко развернулся, поднял винтовку, но всадники уже унеслись к берегу, туда, где пришвартовались шаланды. Кеог со своими людьми устремился вперед, а Шарп остановил Харпера.
– У нас зеленые мундиры, Пэт, – предупредил он. – Нас могут принять за французов, если не будем осторожны.
