Александр Дюма - Инженю
Вся его самоуверенность исчезла; теперь он почти всегда ходил потупив голову: угар гордыни напрочь выветрился у него из головы.
Хмурый, молчаливый, поникший, Ревельон смотрел на дочерей, отныне обреченных на нищету, с которой он больше не хотел, да и был не в силах бороться, чего не скрывал от себя.
Ретиф вошел в комнату фабриканта и поздоровался с ним проникновенным голосом.
Потом Ретиф, поскольку после ареста Оже он не встречался ни с Сантером, ни с Ревельоном и его дочерьми, сообщил кое-какие подробности о страшном несчастье — убийстве Инженю, которая, кстати, умерла, найдя в себе силы перед смертью написать о том, что произошло между Оже и ею.
Ревельон был молчалив, сдержан, и романист отнес эту сдержанность и молчаливость на счет горя фабриканта.
Однако, когда Ретиф де ла Бретон сел рядом с Ревельоном и взял его руку, тот ощутил какое-то нежное, утешительное воздействие.
Он поддался ему необъяснимым образом, безотчетно.
Добряк Ретиф так ласково сжимал его ладонь и смотрел на него так кротко!
Наконец, Ревельон не без удивления взглянул на своего друга и спросил:
— Похоже, Ретиф, вы хотите сообщить мне хорошую новость?
— Я? Нет, — ответил Ретиф.
— Понятно, — вздохнул Ревельон и снова опустил голову на грудь.
— Я только хотел немного вас развлечь, — сказал Ретиф.
— Развлечь, меня? — с грустью покачал головой обойный фабрикант.
— Почему бы нет?
— Что, скажите на милость, может меня развлечь после чудовищного горя, обрушившегося на меня? Ответьте, что за развлечение вы мне предлагаете?
— Ответить? — спросил Ретиф. -Да.
— Так вот, я кое в чем вам признаюсь.
— В чем?
— В том, что по натуре я мстителен и злопамятен.
— Вы?
— Как тигр! Я никогда не забываю ни зла, ни добра. Мне причинили зло — тогда я, если могу, воздаю за него.
— Хорошо, это вы. Но каким злом могу воздать я тысяче бандитов, которые сожгли, обворовали, разграбили и растащили мой дом? — спросил Ревельон, эгоистически думая только о себе. — Разве я могу в одиночку расправиться хоть с одним из них или всех сразу отдать в руки правосудия?
— Поэтому сегодня, дорогой господин Ревельон, я и веду речь не о вас, а о себе, — ответил Ретиф.
— О, вы — совсем другое дело! Да, вашу дочь убили; вы знаете, что убил ее Оже, и правосудие, наверное, казнит злодея, но дочь оно вам не вернет.
— По крайней мере, дорогой мой друг, знать, что Провидение карает злодеев, — это большое утешение.
— Маленькое, Ретиф, очень маленькое!
— Почему?
— Да потому, черт возьми, что если Провидение покарает моих грабителей, не Провидение, разумеется, а правосудие, то мои деньги все равно не вернутся ко мне.
— Я говорю с вами не о ваших деньгах, друг мой. В конце концов, если бы вас обокрал вор-одиночка, вам было бы приятно его поймать и примерно наказать!
— Конечно! И заставить его помучиться, причем очень жестоко! — простодушно воскликнул Ревельон.
— Ну вот видите!
— Для меня весьма приятным развлечением было бы видеть, как тысячи моих грабителей поджариваются на жарком огне, — оживился Ревельон. — Их и без этого немало погибло, когда они подожгли скипидар в моих подвалах; многие также отравились или, вернее, сгорели, напившись вместо водки или кирша серной кислоты.
— Надеюсь, вы о них не сожалеете? — спросил Ретиф.
— Нет, разумеется! Чем чаще мне повторяли, что таких очень много, тем больше я был рад и доволен, и с высоты угловой башни Бастилии, где я укрывался и откуда с болью в душе смотрел на мой дом, не без удовольствия изредка замечал, как кто-то из негодяев ныряет вниз головой в море пламени и дыма!
— Я, наверное, не предложу вам нечто столь же приятное, — сказал Ретиф, — но главное, столь живописное, ибо огонь великолепно смотрится ночью, особенно пламя от серной кислоты и скипидара, которое горит красными, фиолетовыми и желтыми языками, роняя несравненные отблески.
— Неужели? — спросил Ревельон.
— Да, — ответил Ретиф. — Когда обрушилась ваша лаборатория, поистине восхитительно было смотреть на взметнувшийся к небу огненный столп, который напоминал настоящий солнечный спектр.
Ревельон в знак благодарности поклонился; он был польщен тем, что благодаря своим растворителям порадовал Ретифа столь прелестным зрелищем.
— — Поэтому мы пойдем немного прогуляться, — продолжал Ретиф.
— Я не совсем понимаю, что приятного вам доставит эта прогулка, — сказал Ревельон, — но главное, не улавливаю связи между прогулкой и началом нашего разговора.
— Ладно, черт возьми, скоро поймете, — пообещал добряк Ретиф. — Если я вам скажу об этом, в чем тогда будет сюрприз?
И он повел Ревельона сначала через все предместье, потом по набережным, где уже собрались немалые толпы народа.
В это время в Париже было довольно привычным делом, что все жители сбегались в одно место: стоило только появиться депутату или выборщику.
Итак, Ревельон под руку со своим вожатым пришел на Гревскую площадь. Посреди Гревской площади возвышалась очень красивая виселица, сколоченная из новых свежих досок и радовавшая глаз.
Веревка, тоже новая, грациозно раскачивалась на крепкой поперечине этого сооружения и капризно теребила красивую подвижную петлю, кокетливо подрагивавшую на ветру.
— Смотри-ка! — воскликнул Ревельон, остановившись и откинувшись назад. — Кажется, кого-то собираются повесить.
— Мне тоже так кажется, — согласился Ретиф. — Пробило час, и мы еще сможем отыскать удобное местечко, поскольку обычно вешают в два часа.
— Неужели вам нравится смотреть подобные картины? — с еле уловимым отвращением спросил Ревельон.
— Но я писатель и обязан рисовать картины во всех жанрах, — ответил Ретиф. — Мой друг Мерсье вынужден наблюдать все омерзительные места Парижа, изучать каждую клоаку и каждую трущобу.
— И вы хотите ему подражать?
— Боже меня упаси! Imitatores, servum pecus! note 33 — воскликнул Ретиф.
— Что вы сказали?
— Я сказал, дорогой Ревельон, что подражатели — это стадо вьючных животных.
— Значит, вы не подражаете Мерсье?
— Во-первых, он неподражаем. Во-вторых, я не подражаю, а творю, это мой жанр.
— Прекрасно! И вам очень хочется создать сцену повешения?
— Да. А что вы хотите! Я желаю видеть, как умрет негодяй.
— Вы знаете казнимого? — спросил Ревельон.
— Даже слишком! — воскликнул Ретиф.
— Почему слишком?
— Да, слишком! И вы тоже.
— Вы возбуждаете мое любопытство, дорогой господин Ретиф.
— Видите, как мы хорошо устроились здесь, на углу набережной Пелетье… Повозка проедет мимо, мы увидим лицо преступника, и я надеюсь, он тоже заметит нас.
