Александр Волков - Зорро
Все на самом деле так и было. Люди дона Манеко не только рыли землю под истуканами, но и как бы между делом, попутно, объезжали хлопковые, табачные и банановые плантации, арендованные пеонами еще при прежнем хозяине. При этом всадники даже не скрывали цель своих прогулок; поднимались на возвышенности, приставляли к глазам зрительные трубки и, обозревая будущие урожаи, делали пометки на пыльных манжетах своих пропотевших рубах.
В осиротевшем особняке, осененном прозрачными зубчатыми тенями пальм и окруженном высокими малахитовыми обелисками кипарисов, тоже шла какая-то тихая, почти незаметная со стороны возня: то мелькал в пыльном окне силуэт в темном подьяческом сюртуке, то скрипела дверь в глубине коридора, а когда на безлюдное с виду ранчо густой саранчовой тучей наползали сумерки, на галерее, опоясывавшей второй этаж, вспыхивал трепетный свечной язычок и звенела чья-то неосторожная шпора.
И потому, когда мулы, запряженные в кривые оглобли экипажа, уперлись мордами в тяжелые ворота, подьячий, доставивший молодых наследников к месту их будущего обитания, не враз кинулся распахивать перед ними дворовую калитку. Он тихо соскочил со стертого медного порожка дилижанса, осторожно разложил до земли деревянные ступеньки лесенки и, не переставая прислушиваться к настороженной тишине за оградой, протянул руку молодой хозяйке. Но вместо нежных женских пальчиков его ладонь как клещами сдавила железная рука дона Росендо. Подьячий приглушенно охнул, а когда молодой господин, минуя ступеньки, спрыгнул на землю и решительно шагнул к воротам, попытался остановить его дрожащей от страха рукой.
— Что еще? — резко обернулся к нему дон Росендо. — Ах да, деньги!
Он достал из кармана сюртука золотую гинею и, бросив ее на ладонь судебного исполнителя, с усмешкой сложил его сухие пергаментные пальцы вокруг золотого кружочка.
— Это для начала, — сказал дон Росендо. — Остальное получишь, когда закончится вся эта кутерьма! Все, свободен!..
Он взял исполнителя за узкие сутулые плечи, развернул лицом к дороге, по которой приехал дилижанс, и, словно подкрепляя жестом свое краткое напутствие, слегка похлопал его между торчащих лопаток.
— Не горячитесь, дон Росендо! — мягко, но решительно запротестовал стряпчий. — Прежде чем вы войдете в эту калитку, я бы посоветовал вам убедиться в том, что за ней вашей жизни ничто не угрожает…
— Ну и дела! — оторопел дон Росендо, сдвигая на затылок блестящий, но уже слегка потемневший от пота цилиндр. — Почему это я не могу войти в дом своего родного, к сожалению, безвременно почившего дядюшки?.. Или ты не веришь в то, что мы с сестрой его единственные законные наследники?!
— Что вы, боже упаси, конечно, верю! — замахал руками стряпчий. — Стал бы я затевать все это дело, если бы не был уверен в том, что в конечном счете закон восторжествует и правда несомненно окажется на нашей стороне!..
— Что значит: в конечном счете? — поморщился дон Росендо, переглянувшись с сестрой, показавшейся в дверях дилижанса и поставившей на шаткую ступеньку свою изящную ножку в плотно зашнурованном дорожном башмачке.
— Дело в том, сеньор, что после смерти вашего достопочтенного дядюшки все его имущество, как движимое, так и недвижимое, перешло в собственность штата и, таким образом, сделалось как бы ничьим, — обстоятельно начал судебный исполнитель, не переставая прислушиваться к легким шорохам и прочим подозрительным звукам, доносящимся из-за ограды.
— Но теперь-то все встало на свои места! — нетерпеливо перебил дон Росендо.
— Да-да, конечно, все так, — с готовностью подхватил стряпчий, — встало-то оно встало, но как бы еще не совсем…
На этих словах стряпчий совсем смешался и бросил тоскующий взгляд поверх ворот на густо оплетенную виноградом галерею. И как раз в этот момент сквозь плотное кружево листвы просунулась рука, обильно украшенные перстнями пальцы надломили черенок и вновь исчезли вместе с тяжелой лиловой гроздью.
— Не совсем, говоришь? — усмехнулся дон Росендо. — Ну, мы это дело поправим!
Он решительно шагнул к калитке и так ткнул в нее кулаком, что она с треском распахнулась и, соскочив с нижней петли, косо повисла в дверном проеме. Дон Росендо перешагнул широкий низкий порог, обернулся, аккуратно взял обеими руками тяжелую, обитую железными полосами калитку и, слегка приподняв ее, накинул соскочившую петлю на блестящий кованый штырь.
— Мне говорили, что в этом климате железо быстро ржавеет, — сказал он, слегка качнув вставшую на место калитку.
— В сезон дождей, сеньор, в сезон дождей, а нынче третий месяц ни капли!.. — пробормотал стряпчий, по-видимому, не спешивший воспользоваться свободой, которую так недвусмысленно предоставил ему дон Росендо.
Но молодой человек пропустил это бормотание мимо ушей; его внимание привлек огромный лохматый пес, укрывшийся в тени столба, к которому он был прикован. Пес лежал на брюхе, уткнувшись мордой в пустую деревянную чашку, и как будто дремал, подобрав под себя лапы.
— Эй, приятель, ты живой? — негромко позвал дон Росендо, направляясь к бесчувственному на вид животному. По пути ему под ноги попалось нечто вроде искореженного зноем брючного ремня. Дон Росендо наклонился, поднял с земли этот странный предмет и, приглядевшись, отчетливо различил на конце «пряжки» два кривых бурых зуба и две высохших остекленевших лунки.
— Либо здесь принято подпоясываться гремучими змеями, либо наш дядя был большой оригинал! — воскликнул он, бросая странную находку к ногам сестры, уже успевшей покинуть дилижанс и вошедшей в калитку следом за братом.
— К сожалению, ни то, ни другое, — скорбно вздохнул судебный исполнитель, скользнув во двор следом за доньей Касильдой. — Эта подлая тварь и погубила вашего дорогого дядюшку, успевшего, впрочем, отбросить ее прямо в пасть Бальтазара…
При звуках своего имени пес, доселе молча наблюдавший за вошедшими, глухо зарычал, привстал и, угрожающе оскалив крепкие желтые клыки, вновь рухнул в дворовую пыль.
— Да ты, приятель, я вижу, совсем плох! — нахмурился дон Росендо. — Касильда, принеси ему что-нибудь поесть!
Но девушка уже и так успела сообразить, что собака просто валится с ног от голода; не успел ее брат докончить фразу, как она уже выпорхнула из калитки и через минуту-другую вернулась, держа перед собой плетеную корзинку и пузатую кожаную флягу, заткнутую влажной тряпицей. Дон Росендо взял из рук сестры корзинку, разгреб увядшие листья, прикрывавшие ее содержимое, и двумя пальцами извлек из ее глубин толстый ломоть ветчины, окруженный широким кольцом янтарно-желтого сала.
