Александр Волков - Зорро
— А если к вам опять заявится этот святоша, можете добавить от меня, что до бога не так уж далеко, как ему кажется, — негромко крикнул дон Манеко, глядя, как курьер прыгает на одной ноге, пытаясь попасть сапогом в стремя.
— Да-да, конечно, сеньор Манеко, — пробормотал курьер, шепотом послал ко всем чертям свою проклятую должность, вскочил в седло, пригнулся и, едва не сбив шляпу об верхнюю балку калитки, вылетел со двора.
И опять все шло гладко до тех пор, пока судебный исполнитель не наткнулся в бумагах покойного дона Лусеро на толстую пачку серых конвертов с профилями королевы Виктории в рамочках почтовых марок. В столах и сундуках было довольно много разнообразной переписки, но эта пачка обратила особое внимание исполнителя именно марками, еще только начинавшими входить в обращение. К тому же конверты были надписаны таким изящным женским почерком и испускали такой тонкий, неподвластный ни пыли, ни времени, аромат, что исполнитель не удержался и, предвкушая раскрытие романтической тайны, легкомысленно доверенной хрупкой бумажной оболочке, незаметно смахнул всю пачку в подставленный карман сюртука.
Содержимое писем сперва несколько разочаровало любознательного стряпчего. Писала младшая сестра дона Лусеро, вышедшая замуж за английского капитана и принявшая на себя все тревоги и испытания жены моряка, блуждающего по всему свету и изредка, с попутным кораблем, посылающего семье короткие и довольно однообразные весточки. Внезапные возвращения капитана из дальних странствий так же не отличались особой протяженностью, но сэр Бенджамин Вудсворт — так звали капитана — столь старательно и пылко возмещал молодой жене издержки ее безупречной верности, что, поднимаясь на борт, оставлял на берегу не только свое тоскующее сердце, но и нечто более существенное. Впрочем, из всех детей в живых остались только двое — мальчик Росендо и девочка Касильда, — которым, по расчетам любознательного исполнителя, к моменту смерти дона Лусеро должно было исполниться соответственно двадцать четыре и семнадцать лет. А если так, то дело о землях, оставшихся после смерти дона Лусеро, принимало совсем другой оборот, ибо у владений появлялись законные наследники, мать которых умерла, ненадолго пережив известие о гибели мужа. Оставалось лишь известить молодых людей о неожиданно свалившемся на них наследстве и ожидать либо ответных вестей, либо личного прибытия новых хозяев, которым для вступления во владение необходимо было лишь представить письменные доказательства родства с доном Лусеро и оплатить судебные издержки, прибавив к ним семь с половиной песо: стоимость конверта с маркой, опущенного заботливым стряпчим в почтовый сундук быстроходного чайного клипера, отплывающего в Англию с грузом кофе и табака.
Глава 4
Письмо быстро нашло адресата, и по прошествии примерно двух месяцев к воротам уже несколько запущенного ранчо подъехал шаткий рыдван на высоких скрипучих колесах с деревянными спицами. По дороге жаркое солнце так сморило сидящего на козлах возницу, что он очнулся лишь тогда, когда зашоренные морды двух мулов ткнулись в коросту старой краски, покрывавшую доски ограды ломкой коркой. Возница запоздало дернул вожжи, рыдван качнуло, и из распахнувшихся дверец показалась сморщенная физиономия, по канцелярской желтизне и подозрительному, словно вечно что-то вынюхивающему выражению которой можно было без особого труда определить одного из служителей местной Фемиды. В данном случае это был тот самый судебный исполнитель, который не только встретил молодых наследников у подножия корабельного трапа, но и взял на себя труд препроводить их до ворот унаследованного поместья.
Впрочем, о том, что поместье унаследовано, пока знали только эти трое, ибо усердный стряпчий не стал особенно афишировать среди коллег свое любопытное открытие, справедливо полагая, что его результаты могут очень быстро дойти до дона Манеко и, мягко говоря, не понравиться могущественному претенденту на выморочное наследство. Тем более что за время, прошедшее со дня смерти дона Лусеро, его ближайший преемник начал понемногу вступать во владение, не дожидаясь окончания тяжбы с настоятелем монастыря. Глава небогатой местной обители с готовностью принял условия дона Манеко, освобождавшие его от хлопот по уничтожению истуканов, и теперь дожидался лишь приглашения на эту святую и торжественную акцию. Дон Манеко словом кабальеро заверял дона Иларио в том, что устроит все самым подобающим образом, что каменные идолы будут раздроблены в щебенку и в таком виде составят основу фундамента будущей конюшни, а пока его люди от зари до зари копошились в душных влажных зарослях, обрубая лианы вокруг истуканов и прощупывая болотистую почву под ними длинными железными прутьями. Работы шли уже почти месяц, но граненые кованые штыри по-прежнему уходили в жирную вонючую гниль на три-четыре человеческих роста и возвращались на поверхность, не встретив на своем пути ни малейшего препятствия. Самих истуканов пока не трогали, дабы мсье Жером, доставленный на место в сопровождении Висенте и Годоя, мог самым тщательным образом измерить не только расстояние между скульптурами, но и отметить направление теней, падающих от каменных изваяний как на восходе, так и на закате солнца. Как-то француз проторчал среди них целые сутки и успел отметить, что если на закате сизые, обрубленные на концах языки теней беспорядочно пятнают почти догола выстриженную почву окрест идолов, то на рассвете, в тот миг, когда макушка солнца опрокинутым алым серпом прожигает шевелюру джунглей, тени странным образом выстраиваются в три длинные стрелы, точка слияния которых находится где-то у подножия горного водопада, чей серебристый грохот едва достигает болотистого дна низины.
Пораженный внезапной догадкой француз решил проверить свое наблюдение и, под предлогом изучения надписей на плоских боках идолов, остался на участке еще на одну ночь. Когда же на рассвете тени истуканов вновь слились в три плотные лиловые стрелы и плавно, как кайманы, заскользили к подножию горной гряды, с уст мсье Жерома едва не сорвалось замысловатое восторженное ругательство, бывшее в ходу еще в славные времена Фрэнсиса Дрейка и капитана Моргана. Но в последний миг неведомый инстинкт, заменяющий закоренелым безбожникам ангела-хранителя, захлестнул горло француза тугой невидимой петлей и на полпути остановил опрометчивый возглас. Когда же замешательство миновало и сверкающий драгоценностями туман перед глазами мсье Жерома бесследно рассеялся, француз почувствовал на себе подозрительный взгляд Бачо, приставленного наблюдать за всеми движениями и жестами необычного пленника. Минуты две они не мигая смотрели друг на друга, а затем разразились хохотом и, приказав безмолвным пеонам вырыть к завтрашнему утру яму у подножия одного из идолов, вскочили на коней и покинули дьяволово капище. Непроспавшиеся, искусанные ночными насекомыми пеоны посмотрели им вслед, затем выбрали из груды кокосов по тяжелому бурому ореху, срубили взмахами мачете их острые макушки и уселись завтракать вокруг замшелого идола, уставившего на восходящее солнце слепые каменные глаза. Прихлебывая бледное молочко и откалывая от осколков скорлупы белую, как хлопок, копру, пеоны лениво болтали между собой, обсуждая дела дона Манеко, который не стал дожидаться окончательного решения тяжбы, а сразу повел себя на этих землях как полноправный хозяин.
