Рафаэль Сабатини - Скарамуш. Возвращение Скарамуша (сборник)
– Узнаю его, – тихо произнесла Алина, когда Ланжеак закончил рассказ. – Он пожертвовал собой, чтобы спасти другого. Такова вся его жизнь.
Но слез по-прежнему не было. Они пришли позже, когда Алина и госпожа Плугастель, обнявшись, искали друг в друге силы, чтобы вынести это общее горе.
Графиня узнала новость от мужа. Не ведая о родстве, которое связывало жену с Андре-Луи, граф сообщил чудовищную весть, не озаботившись тем, чтобы как-то смягчить ее.
– Этот хвастливый дурак де Бац снова сел в лужу, как мы и предполагали. И его провал стоил нам нескольких человек. Но нет худа без добра. Теперь Алина де Керкадью избавлена от нелепого мезальянса, поскольку Моро убит.
Не получив ответа, господин де Плугастель повернулся к жене и обнаружил, что она потеряла сознание. Изумленный и негодующий, он долго стоял над супругой в хмурой задумчивости, прежде чем предпринял попытку вызвать помощь.
Когда госпожа де Плугастель наконец пришла в себя, граф раздраженно потребовал объяснений. Графиня прибегла к тому единственному, которое могла предложить. Она сказала, что знала Андре-Луи с детства и сопереживает горю Алины, чье сердце будет разбито этим ужасным известием. После этого она отправилась к мадемуазель де Керкадью – то ли предложить поддержку, то ли искать ее. Сеньор де Гаврийяк, сам сраженный горем, тщетно пытался успокоить обеих рыдавших дам.
Месье удалился из гостиницы в еще более мрачном настроении, чем пришел. Вероятно, его состояние можно объяснить первыми словами, которые он произнес, когда они с д’Антрегом вышли на яркое солнце и зашагали в направлении шале.
– Похоже, она питала к этому проходимцу очень глубокую привязанность.
Элегантный, как всегда, д’Антрег едва подавил улыбку.
– Если вдуматься, то, возможно, и неплохо, что господин Моро убрался с дороги.
– А? Что? – Регент удивленно застыл на месте. Что это было – слова графа или эхо его собственных мыслей?
Отношение господина д’Антрега к парижскому происшествию полностью совпадало с точкой зрения господина де Плугастеля.
– Если бы этот тип выжил, все могло бы окончиться злополучным мезальянсом.
– А! – Регент перевел дух и двинулся дальше. – Я придерживаюсь того же мнения. Но мне хотелось бы, чтобы ее горе не было столь острым.
– Мадемуазель де Керкадью молода. В таком возрасте горе быстро забывается.
– Мы обязаны приложить все силы, чтобы утешить бедное дитя, д’Антрег.
– Что ж, вы правы, монсеньор. В каком-то смысле можно сказать, что это наш долг.
– Долг, д’Антрег. Долг. Именно так. В конце концов, Моро погиб у меня на службе. Да-да, долг, и никак иначе.
Глава XIX
Уплаченный долг
Милосердная версия Ланжеака о гибели Андре-Луи на улице Шарло, версия, которую предложил сострадательный д’Антрег в надежде, что она окажется истиной, ничего общего с истиной не имела.
Андре-Луи пришел в сознание задолго до того, как его притащили в штаб-квартиру секции. На самом деле бо́льшую часть пути туда он проделал на собственных ногах. Когда сознание его прояснилось и к нему, помимо физиологических ощущений, вернулась способность рассуждать здраво, он тоже пришел к выводу, который впоследствии высказал господин де Ланжеак: лучше бы с ним покончили во время потасовки. В этом случае неприятный процесс расставания с жизнью уже полностью завершился бы, тогда как теперь его ожидали все прелести крестного пути к площади Революции и гильотине. На этот счет у Андре-Луи не было и тени сомнения. Как бы далеко ни распространялось влияние де Баца, барон не мог сотворить чуда и добиться освобождения человека, пойманного при совершении такого преступления.
Когда они добрались до штаб-квартиры секции, полночь давно уже миновала. В этот час там не было ни одного представителя власти, уполномоченного проводить допрос. Но Симон, ничуть не смущенный этим обстоятельством, открыл регистрационный журнал, напустил на себя надменный вид и официальным тоном потребовал, чтобы Андре-Луи сообщил ему имя, возраст и род занятий. Андре-Луи удовлетворил любопытство ретивого чиновника, но на остальные вопросы отвечать отказался.
– Может быть, вы и полицейский агент, но определенно не судья. У вас нет права меня допрашивать. Стало быть, я не буду вам отвечать.
Его избавили от пистолетов, денег, часов и документов и швырнули в темное подвальное помещение, где почти не было окон. Трехногий табурет и груда грязной соломы составляли всю обстановку этой убогой конуры. Здесь Андре-Луи и оставили до утра, предоставив ему размышлять о внезапном и малоприятном конце его деятельности по спасению монархии.
В восемь часов утра Моро вывели из камеры и, оставив без внимания его требование принести пищу, увели под конвоем из шести национальных гвардейцев. Гражданин Симон возглавлял шествие.
Они перешли Луврский мост и еще до девяти часов прибыли в Тюильри. Там, в просторном вестибюле, гражданину Симону сообщили, что Комитет общественной безопасности не будет заседать до полудня, поскольку его члены заняты в Конвенте. Но, если дело не терпит отлагательства, ему следует обратиться к председателю комитета, который в настоящий момент находится у себя в кабинете. Симон, которого с каждым часом все больше распирало от самодовольства, громогласно заявил, что речь идет о деле величайшего национального значения. Секретарь повел их небольшой отряд вверх по роскошной лестнице. Симон шагал рядом с ним, Андре-Луи с двумя охранниками по бокам – следом. Четверо других гвардейцев остались внизу.
По широкой галерее они вышли в просторный зал с высокими потолками, позолоченной мебелью и обшитыми дамастом стенами, которые все еще хранили следы побоища, состоявшегося во дворце около года назад.
Здесь секретарь покинул их и скрылся за высокой резной дверью. Он отправился доложить председателю о деле гражданина Симона.
Некоторое время посетителям пришлось ждать. Колченогий агент, помрачнев, начал ворчать. Меряя шагами натертый до блеска пол, Симон, не обращаясь ни к кому конкретно, потребовал объяснить ему, не вернулись ли они во времена Капета и к обычаям деспотизма, если патриотов заставляют понапрасну торчать в приемной, которую гражданин Симон охарактеризовал в непечатных выражениях.
Двое гвардейцев от души наслаждались этой колоритной обличительной речью. Андре-Луи никак не участвовал в общем веселье. Думы его были далеко, в Хамме, в гостинице «Медведь», рядом с Алиной. Как она воспримет весть о его смерти? Она будет страдать. Это неизбежно. Ему оставалось только молиться, чтобы ее страдания длились не слишком долго и на смену им поскорее пришли смирение и тихая грусть. Позже она, наверное, снова сможет полюбить, счастливо выйдет замуж, станет матерью. Именно этого он должен был желать Алине, поскольку любил ее. И тем не менее воображаемая картина ее счастья с другим обожгла ему душу. Он привык считать Алину своей, и сама мысль о том, что ею может обладать кто-то другой, была для него непереносима. Но что поделаешь? Надо встречать свою судьбу с большей покорностью.
