Поль Феваль - Горбун
Кокардас Младший в эту минуту превосходил самого себя. Его взор светился глубокой убежденностью, а провансальско гасконский акцент придавал особый рыцарско романтический смак каждому слову. Брат Паспуаль, как обычно, был прекрасен своей обезоруживающей скромностью. Пейроль в сравнении с ними безнадежно проигрывал. Его обыкновенно бледное лицо в последние минуты приобрело какой-то болотно зеленый оттенок. Он принадлежал к самому отвратительному сорту трусливых негодяев, которые не способны встречаться с врагом лицом к лицу, а норовят нанести смертельный удар исподтишка, из-засады, из-за чьей либо спины и при этом от страха гадят себе в штаны. Гонзаго молчал. Кокардас продолжал.
– Ваше сиятельство, вы находитесь на такой недоступной высоте, что можете судить нас, простых смертных, совершенно беспристрастно. Вы нас знаете не первый день. Вспомните, как тогда в траншее у замка де Келюсов мы вместе с вами…
– Да не орите же так! – в ужасе простонал Пейроль.
Гонзаго, указав на Кокардаса и Паспуаля, в назидание остальным заметил:
– Эти господа точно поняли, что от них сегодня требуется. Если кое что еще им не ясно, – не беда. По ходу дела сориентируются. Главное, – они рассчитывают на нас, а потому и мы будем полагаться на их помощь. Мы с ними повязаны.
Гонзаго особо выделил последние слова. Среди его окружения не было не единого человека без какого-нибудь пятна на совести или служебной репутации. Кто кто нуждался в Гонзаго, как в сильном покровителе, способном освободить от ответственности перед законном. Кроме того в прошлую ночь все они сделались соучастниками одного преступления. Ориоль вот-вот готов был упасть в обморок. Навай, Шуази и остальные потупили взор. Если бы кто-то из них, – пусть даже один, – теперь взбунтовался, то наверняка за ним последовали бы и другие. Однако, все покорно молчали. Гонзаго благодарил судьбу, что в эту минуту рядом с ним не было маленького маркиза де Шаверни. Шаверни, невзирая на многие недостатки характера, был отнюдь не из тех, кого можно легко заставить молчать. Именно поэтому Гонзаго намеревался в ближайшее часы от него избавиться, всерьез и надолго.
– Я лишь хотел обратить внимание его сиятельства на то, – продолжал Кокардас, – что негоже осуждать старых проверенных слуг. У нас с братом Паспуалем, как у всех добропорядочных людей много врагов. С позволения его высочества я выскажу свои предположения. Итак, одно из двух: либо шевалье де Лагардер воскрес из мертвых, что о моему мнению невозможно, либо принесенное лакеем письмо – фальшивка, сфабрикованная каким-нибудь негодяем, с целью погубить двух честных человек. И пусть я провалюсь на этом месте, если не прав.
– Мне нечего прибавить, – подал голос брат Паспуаль, – к сказанному моим благородным другом, настолько точно он выразил и мои мысли.
– Вас не накажут, – рассеянно произнес Гонзаго. – Вы свободны.
Кокардас и Паспуаль не двигались.
– Ваше высочество, вы нас не поняли, и это печально, – с достоинством промолвил Кокардас. Нормандец, прижав руку к сердцу, прибавил:
– Такое отношение к нам несправедливо!
– Вам заплатят, – с раздражением произнес Гонзаго, – что еще вам нужно?
– Ваше высочество, мы желаем… – голос Кокардаса дрожал от волнения, – мы желаем в полной мере, – так, чтобы не осталось ни малейших сомнений, – доказать нашу невиновность, чтобы вы имели возможность до конца убедиться, с кем имеете дело в нашем лице, – увы, до сих пор этого не произошло.
– Именно так, ваше высочество, – не произошло! – прибавил Паспуаль. В его глазах стояли слезы.
– Нам нужно полностью оправдаться, – продолжал Кокардас. – Вот, что я предлагаю. В письме говорится, будто Лагардер сегодня придет к вам. Мы же утверждаем, что Лагардера нет в живых. Чем, спрашивается, не подходящий случай, чтобы вынести на наш с Паспуалем счет справедливый приговор? Если он явится, то мы оба готовы сложить головы. Разве не так, Паспуаль, солнце мое?
– Так, именно так, дорогой мэтр! – дрожащими губами вымолвил нормандец и вдруг, взахлеб разрыдался.
– Если же, напротив, – продолжал гасконец, – господин Лагардер не придет, то нам должно быть возвращено наше доброе имя! И его высочество не окажется и впредь пользоваться услугами двоих беззаветно преданных мастеров клинка.
– Хорошо, – согласился принц. – Будете вечером с нами, а там посмотрим.
Гасконец и нормандец кинулись к Гонзаго и с чувством приложились к его рукам.
– Пусть рассудит нас Бог! – произнесли они в один голос и, распрямившись, встали по сторонам, как два истых праведника. Однако Гонзаго был уже занят не ими. С грустью взирал он на лица своих приверженцев.
– Я просил сюда привести Шаверни! – с упреком обратился он к Пейролю.
Тот быстро удалился.
– Итак, любезные господа, – продолжал принц, – что же, однако, с нами происходит? А? На нас, прямо скажем, лица нет. Мы бледны, как выходцы с того света.
– Наверное, им сейчас не очень весело, – пробормотал Кокардас.
– Что же стряслось? – продолжал Гонзаго. – Мы никак испугались?
Аристократы вздрогнули, а Навай, глядя в сторону, мрачно произнес:
– Поостерегитесь, ваше высочество.
Было неясно, чего собственно принцу следует остерегаться: появления Лагардера, или возможного бунта соратников. Словно не заметив замечания Навайя, Гонзаго продолжал:
– Если не испугались, то почему вам так не хочется идти на ужин? Почему на ваших лицах этот траур?
Соратники молчали.
– Поостеречься нужно не столько мне, сколько вам, любезные мои друзья! – с внезапным запалом Гонзаго, наконец, ответил на слова Навайя. – Помните, о чем мы с вами вчера говорили в моем кабинете? Беспрекословное подчинение. Я – голова, а вы – послушные руки и прочие члены. Помните наш уговор?
– Никто не помышляет его нарушать, – произнес Таранн. – Но…
– Никаких «но». Помните о сказанном мной, прежде и о чем я повторяю сейчас. Вчера вы еще могли отказаться. Сегодня – нет. Нет, – потому, что вы уже посвящены в мою тайну. Сегодня, кто не со мной, – тот против меня. Прежнего не дано. Тот из вас, кто вечером не явится…
– Об этом речь не идет, – пояснил Навай. – Придут все до единого.
– Ну и прекрасно! Мы уже у цели. Вам кажется, что мое положение в свете пошатнулось. Вы заблуждаетесь. Напротив, за вчерашний день я стал вдвое богаче, а потому и ваша доля в мое деле соответственно удвоилась. Вы еще не ведаете, что уже сделались состоятельными господами подстать герцогам и пэрам. Однако, я желаю, чтобы мой триумф был полным и окончательным, а для этого нужно…
– Таким он и будет, ваша светлость, – с уверенностью пророка возвестил Монтобер. Произнесенные принцем посулы, богатства заметно оживили загрустившую компанию.
