Последний рейс «Фултона» (повести) - Борис Михайлович Сударушкин
Чекист в рабочей тужурке и низко надвинутой на глаза фуражке быстро прошел в комнату, где сидел Черный, встал у него за спиной. Старший чекист потребовал у Кленова документы, внимательно просмотрел их:
— Клушин Владимир Григорьевич. Инструктор Самарского губернского отдела народного образования. С какой целью пожаловали в Москву?
Ни один мускул не дрогнул на лице Черного:
— Начинается учебный год, а у нас ни учебников, ни бумаги, ни карандашей. Вот и послали. Можете проверить, товарищи. Я весь день на Остоженке был, в Комиссариате народного просвещения.
— А как здесь очутились?
— С Николаем Николаевичем мы давние знакомые, сто лет не виделись. Выпили коньячку, вспомнили молодость.
— Понятно, — сказал чекист, возвращая документы. — Если с хозяином дома вас связывают только воспоминания, отпустим, как только закончим обыск. А пока прошу остаться.
Чекисты приступили к обыску квартиры, но тот, который стоял за спиной Кленова, в нем не участвовал. Черного все больше тянуло обернуться и разглядеть лицо чекиста, и вместе с тем он почему-то боялся встретиться с глазами этого человека, его молчание все больше нервировало Черного.
Обыск шел уже час, но никаких документов, обличающих Щепкина в контрреволюционной деятельности, чекисты не обнаружили. Хозяин дома посматривал на них оскорбленно, держался все увереннее.
Воспрянул духом и Черный — видимо, Щепкин не зря хвастался строжайшей конспирацией, и хорошо, что он не успел передать документы, предназначенные для штаба Деникина.
И тут Черный увидел, как лицо Щепкина вытянулось и побледнело, стало неживым, словно маска, пальцы рук судорожно вцепились в подлокотники кресла, — в квартиру вошел еще один чекист, он прижимал к себе небольшую жестяную коробку. Рукавом кожанки смахнул с нее пыль и поставил на стол.
— В дровах нашел, — объяснил он чекисту в солдатской шинели. — Ловко спрятали, черти, чуть ли не всю поленницу пришлось разобрать.
Старший чекист откинул крышку, достал из коробки узкие полоски бумаги, исписанные мелким, но разборчивым почерком, вслух зачитал:
— «Прошу срочно протелеграфировать это донесение начальнику разведывательного отделения. На случай восстания в Москве нам необходима ваша помощь. Сообщите, как и через кого наладить связь». Подпись — «Дядя Кока».
Чекист иронически взглянул на съежившегося в кресле Щепкина, зачитал отрывок из другого, ответного письма:
«Дорогой дядя Кока! Пришло ваше письмо, замечательно интересное и с чрезвычайно важными сведениями, которые уже использованы. Наше командование, ознакомившись с сообщенными вами данными, оценивает их очень благоприятно...»
Пока чекист читал эту переписку, Кленов делал вид, что происходящее здесь не имеет к нему никакого отношения.
Воспользовавшись паузой, пока чекист доставал из коробки следующую записку, возмущенно обратился к Щепкину:
— Николай Николаевич! Что все это значит? Вон, оказывается, чем вы занимаетесь. Если бы я только знал, ноги бы моей у вас не было!..
Не обращая внимания на Кленова, чекист в шинели достал из коробки небольшой сверток, крест-накрест перевязанный суровыми нитками. Небрежно разорвал их и развернул узкую полоску бумаги:
— «Начальнику разведотделения! С господином Шварцем посылаем вам свежие сведения о дислокации и вооружении Красной армии...»
Чекист в шинели посмотрел на Черного:
— Вероятно, гражданин Клушин, вы и есть тот самый господин Шварц, который должен был доставить эти сведения по адресу — в разведывательное отделение деникинского штаба?
Черный дернулся в кресле:
— Какой Шварц?! Я оказался здесь совершенно случайно и к делишкам господина Щепкина не имею никакого касательства!
— Если мне не изменяет память, «шварц» в переводе с немецкого — черный. Не так ли?
— Черный! Зеленый! Синий!.. А при чем здесь я? — возмущался Кленов.
Чекист в шинели сложил донесения в коробку, с силой захлопнул ее и сказал желчно:
— При том, что, несмотря на всю вашу ловкость, нам удалось выяснить ваше подлинное лицо еще на «Фултоне». За вами установили наблюдение, и таким образом была выявлена агентура колчаковской разведки в Поволжье.
Черный вскочил на ноги.
— Сядьте на место, господин Кленов, — услышал он за спиной очень знакомый голос.
Почувствовал, как на плечо ему легла тяжелая рука, через силу обернулся — и увидел перед собой Тихона Вагина.
— Вот мы и встретились, — насмешливо добавил тот.
Это был провал, полный провал. Как ни запирайся, теперь уже ничто не поможет. Свяжут руки, втолкнут в машину, потом тюрьма — и расстрел, от которого не уйти, даже если он даст самые чистосердечные признания. Или же в тюрьме свои прикончат — слишком многое знал Черный.
В дверях — двое чекистов, перед ним — чекист в солдатской шинели, за спиной — Вагин. Бежать некуда, и даже револьвера нет в кармане — понадеялся на документы саратовского учителя Клушина, действительно командированного в Наркомпрос.
Черный задохнулся от ненависти и бессилия, сказал Тихону:
— Жаль, я тебя там, на «Фултоне», не прикончил...
Стволом револьвера Тихон подтолкнул его к дверям. Щепкин не мог скрыть злорадной усмешки — видимо, не хотелось отправляться на Лубянку одному, на пару было сподручней.
Все сведения о новом широком заговоре контрреволюции и о намеченных арестах Дзержинский предварительно сообщил Ленину. Решение Ленина было лаконичным и точным — обратить на эту операцию особое внимание, действовать быстро, энергично и захватить заговорщиков как можно шире.
Всего в ночь на двадцать девятое августа и в ближайшие дни чекисты арестовали в Москве около семисот заговорщиков, в основном кадровых офицеров.
А после в здании ВЧК на Лубянке перед чекистами, участвовавшими в арестах, выступил Дзержинский. Был здесь и Тихон Вагин, после возвращения с «Фултона» временно направленный в распоряжение ВЧК.
Впервые Тихон увидел Дзержинского зимой, на станции Всполье, когда Лагутин сообщил Дзержинскому о заговоре военспецов из штаба военного округа. Тихон не мог не заметить, как за это время изменился Дзержинский, — лицо еще больше осунулось и заострилось, в глазах — затаенная боль.
О планах заговорщиков, о том, какой опасности подвергалась молодая Советская республика, председатель ВЧК говорил взволнованно и страстно, не заглядывая в бумаги, потому что все, о чем он говорил, было известно ему доподлинно. Факты, имена, даты называл так, словно вбивал гвозди:
— Посмотрите, кто пытался предать и продать рабочих! Тут и кадетские домовладельцы, и «благородные» педагоги со шпионским клеймом на лбу, офицеры и генералы, инженеры и бывшие князья, бароны и захудалые правые меньшевики — все смешалось в отвратительную кучу разбойников, шпионов, предателей, продажных слуг английского банка...
Несколько раз Дзержинский прикладывал к губам платок, едва сдерживая кашель. В эти секунды в кабинете зависала тишина. Но Дзержинский опять поднимал голову, лицо его горело:
— Всероссийская Чрезвычайная Комиссия разгромила врагов рабочих и крестьян еще раз. В то время как Советская республика на всех фронтах билась с врагами, предатели народа, наемники иностранного капитала готовились напасть на нас сзади, застать врасплох. Притаившись, как кровожадные пауки, они расставляли свои сети повсюду, начиная с Красной армии и кончая университетом и школой. Сейчас, когда орды Деникина пытаются прорваться к центру Советской России, шпионы Антанты готовили восстание в Москве. Как в свое время на Петроградском фронте они сдали Красную Горку и чуть было не сдали Кронштадт и Питер, так теперь они пытались открыть ворота на Москву. Они очень торопились, эти негодяи. Даже подготовили «органы власти» на случай своего успеха. Их, продавшаяся англичанам, организация должна была вынырнуть на поверхность, как только Деникин приблизится к Москве. Но изменники и шпионы просчитались. Их схватила за шиворот рука революционного пролетариата и сбросила в пропасть, откуда нет возврата!..
Тихон слушал Дзержинского, а перед глазами вставали разрушенные артиллерией улицы родного города, черные пожарища и голодные дети. Все это могло
