Последний рейс «Фултона» (повести) - Борис Михайлович Сударушкин
— Зачем вызывал капитан? Если насчет ремонта, так не беспокойся — сегодня же все сделаем. Вовремя потушили, не много сгорело, — торопливо произнес боцман, настороженно посматривая то на Тихона, то на Лаврентьева.
Повернул голову назад — и увидел Сергея Охапкина, который, закрыв дверь, встал у него за спиной.
— Вы что, товарищи? Зачем вызывали? — предательски дрогнул голос у боцмана, а кровь словно бы отхлынула от перемазанного копотью лица.
— А ведь ты, чекист, прав — это он предупредил негодяя, — медленно и убежденно проговорил Лаврентьев. — Ну, рассказывай, как ты до такой жизни докатился?
Тихон ожидал, что боцман будет изворачиваться, юлить, но тот, услышав слова капитана, неожиданно застонал, как от боли, выронил ветошь, обхватил голову руками и бессильно сел на металлический стул, подставленный Сергеем Охапкиным.
— Не хотел я, капитан! Ей-богу, не хотел. Заставил он меня, — закачался боцман на стуле, и стул тоскливо поскрипывал под его обмякшим телом. — Помнишь, в прошлом году на «Фултон» сослуживец Шалаева сел — Зарычев? Вот он мне и показал расписки, которые я Бухгольцу давал.
— Что за расписки?
Боцман съежился, как от удара:
— Делал я барону кое-какие услуги. Он за это хорошо платил, но всякий раз требовал, чтобы я точно расписывал на бумажке, сколько получаю, когда и за что. Эти расписки меня и погубили.
— Интересно, что это были за услуги? — язвительно спросил капитан.
Боцман глубоко и прерывисто вздохнул:
— Помогал я Бухгольцу от конкурентов избавляться. Он мне от щедрот своих и платил.
— Как ты ему помогал? — не понял Лаврентьев.
— Рассказывать, так уж все — конченый я человек... Помнишь, капитан, пожар на «Цесаревиче»? Он тогда в Нижний из Астрахани пришел, мы рядом ошвартовались. А за кормой у него — плавучая электростанция: на пароход электричество подавала. Ночью на ней вспыхнул пожар, перекинулся на «Цесаревича». Вахтенные пытались сбить огонь, но все равно пароход крепко пострадал, на целую навигацию из строя вышел. Комиссия потом разбиралась и решила — на станции замыкание произошло. Только никакого замыкания не было — этот пожар по указке Бухгольца я устроил.
— Ты?! — воскликнул капитан.
Грязной рукой боцман провел по лицу, продолжил:
— И на «Царицыне», и на «Гражданине» пожары — моя работа. Вот за это и платил Бухгольц. А все безденежье, хотел в Нижнем на старости лет домик построить. После революции барон за границу сбежал, и я решил, что расписки мои без следа сгинули. А Бухгольц, оказывается, их своему племяннику Зарычеву передал.
— Что от вас потребовал Зарычев? — спросил Тихон.
— Чтобы слушался беспрекословно, иначе об этих расписках все речники узнают и мне по Волге не плавать, клеймо на всю жизнь останется. Но больше почему-то не обращался, может, не успел. А когда мы пришли за ребятами, мне эти расписки уже Кленов показал, да еще припугнул, что гибель Шалаева тоже на моей совести. Не смерти я боялся, а позора. Прости, капитан, если можешь.
— Простить?! — с отвращением переспросил Лаврентьев. — В смерти Шалаева я тебя не виню, но как ты — потомственный речник — мог пароходы жечь?! Черт с ними — с конкурентами Бухгольца! Но ведь там, на пароходах, люди были! Тебя за такую подлость последний спившийся крючник не простил бы. Да я бы на твоем месте колосник на шею — и за борт. Как ты с такой тяжестью на душе столько лет жил? И ведь на тебе не только старые грехи — этот негодяй с твоей помощью чуть было детей не погубил. Нет и не может быть тебе прощения.
— Да разве бы я ему позволил взорвать «Фултон»! — с отчаянием воскликнул боцман. — Когда динамит нашел, я сразу понял, что Кленов задумал, и к тебе, капитан, побежал.
— О втором ящике динамита вы знали? — обратился к боцману Тихон.
— А разве был второй? Где?
— В каюте у Кленова.
— Не знал, ей-богу, не знал.
Тихон хотел задать следующий вопрос, но капитан опередил его:
— Гайка под золотниковой крышкой — тоже твоя работа?
— Кленов приказал, ему нужна была остановка в Нижнем. Потребовал, чтобы обязательно авария была и о ней по всей Волге узнали.
Старческий, надтреснутый голос капитана сорвался от ненависти:
— Иуда ты — вот кто!
Тяжело ссутулившись, Лаврентьев вышел из каюты. Тихон сочувственно посмотрел ему вслед — предательство боцмана подкосило старого капитана.
Когда за ним захлопнулась дверь, Тихон опять повернулся к боцману и увидел в его глазах такую тоску, что самому нехорошо стало, будто в разверстую могилу заглянул.
— Как же вы рискнули предупредить Кленова? Ведь своим бегством он вас с головой выдал.
— Я от страху, что с его арестом о моих расписках узнают, ничего не соображал... А может, и лучше, что так получилось. За все надо расплачиваться, — добавил боцман, будто приговор себе произнес.
Тихон положил на стол записки, полученные Сачковым от Черного:
— Кто написал это за Кленова?
Вытянув багровую шею, боцман заглянул в бумажки, покрутил головой:
— Мне так не написать. Два класса церковно-приходской кончил, как курица лапой вожу. Может, он сам?
— Почерк не его, я проверял.
— Клянусь, не знаю. Он мне о себе ничего не говорил, только приказывал...
«Кто же написал эти записки?» — не выходило у Тихона из головы.
В Сенгилее, где пароход причалил к пристани, Тихон признался Сачкову:
— Я долго не верил вам. Наверное, вы это заметили.
Сачков скупо улыбнулся:
— Да я на вас не в обиде. И не горюйте, товарищ Вагин, что не удалось арестовать Кленова. Главное — дети теперь в безопасности...
Голос начальника колонии едва заметно дрогнул. Только сейчас Тихон понял, как Сачков нервничал все эти дни, пока на «Фултоне» находился враг, каких усилий стоило ему внешнее, показное спокойствие.
Лаврентьев не выходил из своей каюты. Тихон хотел проститься с ним, однако старпом Козырнов вежливо, но решительно остановил его — капитан плохо себя чувствует и просил никого не пускать к себе.
Собравшиеся на палубах и шкафутах «Фултона» колонисты, воспитатели и члены команды молча смотрели, как молодые солдаты с винтовками наперевес вывели по шаткому трапу на пристань Сенгилея их боцмана, как он по-воровски быстро в последний раз взглянул на пароход.
К Тихону подбежал Пашка, протянул руку, но не удержался и, чтобы скрыть слезы, лицом ткнулся ему в грудь.
Возле Сергея Охапкина стояли братья Терентьевы, и не было больше страха в Венькиных не по-детски серьезных глазах.
Глядя на знакомые лица маленьких колонистов, Тихон и сам почувствовал, как взволнован. Прижавшись к перилам дебаркадера, он долго смотрел вслед пароходу, и ему казалось, что от него уходит не «Фултон», а сама юность.
Многое еще будет в его судьбе, но «Фултон» займет в ней особое место — никогда Тихон не испытывал такого огромного напряжения и ответственности за каждый свой шаг, не продумывал столько версий и предположений, не испытывал таких мучительных сомнений, потому что ценой его ошибки могла бы стать жизнь доверенных ему детей.
Операция закончилась не так, как планировали чекисты. Хотя поволжская агентура колчаковской разведки была выявлена, в самый последний момент сбежал Черный, а значит, задание ВЧК выполнено не полностью.
Что представляет собой Кленов? Кто стоит за ним? Как удалось ему скрыть свое участие в мятеже, когда особая следственная комиссия тщательно проверяла буквально
