Экс на миллион - Greko
Тут кто-то некстати вспомнил про сад «Аквариум», принадлежавший все тому же Шарлю Омону (показания расходились в отношении того, кто виноват и что с ним сделать). Рассчитавшись с «Яром», двинули на лихачах в центр. Как проникли далеко за полночь на территорию сада, никто не помнил. Не хватало и важных деталей в повествовании о попытке штурма беседки с аквариумом и битве с ночными сторожами. Видимо, мальчиков именно тогда и накрыло. Они зачем-то начали носиться по ночным тропинкам, и чем больше прибегало на шум городовых, тем им становилось веселее. В общем, всех как-то переловили и доставили в управление участка. Запихнули в камеру до утра.
— Вот увидите, — уверял меня Робкий, — утром примчится сам месье Омон и будет долго извиняться. Ему с нами сориться не с руки.
— И много ль просадили за день? Эээ… за ночь… За две ночи…
— Черт его знает!
Я внимательно — мне так показалось — вгляделся в окружающие лица. Не орлы! Как-то мне сложно было представить, что вот из этих мажорчиков вырастут будущие поручики Голицыны и корнеты Оболенские. «Налейте вина» — еще куда не шло. Насчет «раздайте патроны» — это точно не про них. Черт возьми, ведь из-за таких «пшютов» и будут красные рвать белых. Но я им не нянька.
Неожиданно мои мысли круто изменили свой курс. В бурлящем потоке хаотичных мыслей проскочила одна, которая показалась мне перспективной.
— Не вас ли, буйны молодцы, прозвали саврасками без узды?
— Нас! — восторженно завопила камера.
— Да, мальчуганы! С развлечениями у вас явный напряг! Нету настоящего размаха. Нету праздника для души.
Возмущенный гул стал мне ответом. Но кое у кого замелькал в глазах разгорающийся огонек надежды. У Робкого и Бодрого — точно. У других — со скрипом.
— А ну цыц, золотая рота![5] Ща я вас научу свободу любить! Выпить еще есть?
Десяток рук тут же протянул в мою сторону разнокалиберный набор серебряных фляжек. Я алчно осмотрел сию выдающуюся коллекцию. Выбрал ту, что побольше. Приложился.
— Опять коньяк! Ну что тут поделать⁈ Ладно, салаги, слушай сюда! У меня вопрос: кто из вас мотался по пассажам в обнимку с ведром спирта, а? Молчите? Ну-ну! Я вот с утра прогулялся. Для разминки. Но это все цветочки!
— Научи, батька, как правильно жить! — грохнула камера. Больше всех усердствовали Робкий и Бодрый, жавшиеся поближе ко мне и сцепившиеся вместе как шерочка с машерочкой.
— Научить?
Я задумался. В голове замелькали кадры из просмотренных молодежных комедий.
«Это не то. Это не поймут. Это технически неосуществимо. А вот это в тему. И это».
— Начнем с песни, господа арестанты! С самой правильной песни всех времен и народов настоящих русских кутил. Она называется «Моя бабушка курит трубку». Запоминайте слова и мотивчик, недоросли! Погнали!
[1] Чек-лист — это пожелание кухни к залу, какой продукт чаще предлагать посетителям. До революции, если верить воспоминаниям официантов, переизбыток той же осетрины в закупке встречался сплошь и рядом. И, понятно, осетрина была «второй» свежести.
[2] Смирновская настойка «Нежинская» производилась исключительно из рябины из села Невежино Владимирской области. Убрав две буквы, Смирнов спрятал в названии источник поставки эксклюзивного сырья. Махинации с продукцией от Дюпре описаны В. А. Гиляровским, Дядей Гиляем, в его книге «Москва и москвичи».
[3] В российском законодательстве не было статьи за уклонение от уплаты ресторанного счета. Рестораторы постоянно жаловались и даже подали в 1906 г. специальную петицию в Городскую Думу с требованием защитить их бизнес от «уклонистов».
[4] Российская полиция перевесила револьвер на левый бок лишь в 1914 г., когда в ее ряды начали вливаться обстрелянные на фронте офицеры.
[5] Вася по незнанию употребил выражение, означавшее в начале XX века совсем другое. «Золотой ротой» называлось воровское сообщество и профессиональные нищие («золоторотцы»). Но «савраски» поняли его правильно.
Глава 5
Когда сам черт не брат
Частного пристава Пречистенской полицейской части все откровенно достало. Он устало и монотонно диктовал, а я, высунув от усердия язык, послушно царапал самопиской бумагу:
«В управление московской сыскной полиции. Я, нижеподписавшийся, даю настоящую подписку в том, что мне объявлено, что я занесен на контроль в число лиц, замеченных в непристойном поведении на улице, и что лица, производящие безобразия на улицах, высылаются из столицы в административном порядке…»
— Записали? Теперь следующее добавьте: «Ввиду сего обязуюсь впредь вести себя чинно, ничем не нарушая течение уличной жизни». Отчего вы с ошибками пишете? В конце слова «нижеподписавшийся» следовало использовать «и десятеричную»…
— Я, как свободная личность, отвергаю яти, еры и десятеричные «и»!
— В печенках у меня сидят эти свободные личности! Дайте мне волю, я бы вас всех таких «свободных» на месяц в крепость отправил. Вы разве сами не видите, что вокруг творится?
Я повесил буйну головушку, послушно изобразив раскаяние.
Изобразив? Как бы не так! Мне и вправду стало очень стыдно. Какой-то сюр, и я в его центре. Знал бы пристав про все мои подвиги последних трех дней, подпиской бы не отделался. Вот спрашивается, чего меня, как Остапа, понесло? Что кому хотел доказать? В бешеном марафоне учиненных «бритыми затылками» безобразий, в котором я играл первую скрипку, не было никакого смысла. Кроме одного: возможно, мне требовалось встряхнуться, примирить самого себя с происходящим и с тем, что вот-вот случится…
«Что ты врешь себе-то, Вася? — внутренний судья был беспощаден. — Просто признайся, что загулял, загудел, слетел с катушек. Или… Или я поддался общей атмосфере? Это же какая-то занемога вокруг, всеобщее помешательство! Буря! Пусть сильнее грянет буря! Ага! Грянет, ожидайте».
… На простор речной волны не выплывали, а выносились с диким ревом моторные лодки
