Шарлотта Лин - Мэри Роуз
Роберт приказал своим людям быть готовыми и ждать в трактире. Сам же он с документами направился на верфь, но не спешил, наблюдая издалека, как работает враг. Утреннее видение поблекло, вернулась уверенность: этот человек любит корабль больше, чем людей. Сам выполняет работы, которые мог бы сделать любой поденщик, стараясь не упустить ни единой возможности прикоснуться к деревянной красавице. Если с женщиной и детьми он казался робким, «Мэри Роуз» он овладевал с наскоку. Когда стало смеркаться и рабочие засобирались домой, он остался у козлов. В свете двух фонарей он натирал круглую деревяшку, которую обработал плотницким топором, маслом, словно кожу женщины. Несмотря на зимний холод, он был настолько разгорячен от жажды общения с кораблем, что был одет в одну рубашку и брюки.
Настал час Роберта.
— Добрый вечер, мастер Флетчер.
Не переставая беззаветно работать с маслом, тот коротко ответил:
— Добрый вечер, милорд.
Роберт хотел оттянуть этот миг, но вдруг понял, что не сможет сдержаться.
— Я должен просить вас немедленно освободить помещение и передать мне королевский корабль. Ваша работа окончена. Королевская каракка «Мэри Роуз» с этого момента считается мореходной и будет отправлена в Лондон для получения военного оснащения.
Триумф оказался больше, чем он предполагал. На лице врага, которое так любила Джеральдина, отразились ужас, недоверие и чистейшей воды страх.
— Нет, — после довольно продолжительной паузы произнес он. — Корабль не мореходен. Даже при небольшой перегрузке или неправильном обращении с парусами порыв ветра может опрокинуть его. Кроме того, необходимо запечатать орудийные порты и сделать новые. В таком положении при малейшем крене через них пойдет вода. Вы знаете это так же прекрасно, как и я. Прошу вас, милорд, не впутывайте в это корабль.
Разве он не хвастался когда-то, что ничего и никогда не просит?
— Как занятно, — заявил Роберт. — И насколько же далеко ты готов зайти ради своей просьбы?
— Как вам будет угодно.
— Начнем с того, что ты встанешь на колени?
— Милорд, конечно же, вы вправе вести себя безжалостно по отношению ко мне, — сказал он. Ветер надул его рубашку, словно парус, растрепал черные волосы. Внезапно Роберту показалось, что он понимает, почему Джеральдина захотела его. — Давайте решим этот вопрос между нами и пощадим корабль.
— Интересно. И что же ты мне предложишь, если мы оставим это между нами?
— Все.
— И своих детей?
— Разумеется, нет. — Он мотнул головой.
— Нет? А я-то был уверен, что для тебя корабль важнее людей.
— Проклятье, на этом корабле будут ходить люди! — Он закусил губу от боли. — Делайте со мной что хотите, но оставьте корабль в покое.
— А если я не могу его оставить? Если я просто выполняю королевский приказ?
— Это чушь. Королю нравится моя работа. Если вы уничтожите этот приказ, который отдали себе сами, ему будет наплевать.
— Как бы там ни было, — усмехнулся Роберт, — тебе придется сделать что-нибудь для того, чтобы я уничтожил его. Иди сюда. На колени. Я могу делать с тобой все, что хочу, говоришь?
Флетчер застонал.
— Вам не кажется это глупым?
— Тебе судить. Мне не показалось глупым, что ты попользовался моей женой, совал в нее свой грязный член. Я думаю, тебе не покажется глупым, если я попользуюсь кораблем чистыми руками. Остальное я предоставлю тебе.
Флетчер подошел к нему. Опустил голову, проглотил свою гордость, словно хрящик, и опустился на колени, едва заметно отставив в сторону изувеченную ногу. Волна гнева захлестнула Роберта, он пнул по ней, и мужчина завалился набок, словно корабль с неправильно выставленным центром тяжести.
Роберт громко расхохотался.
— Что, не можешь даже на коленях стоять, калека? Ну же, стой, бурдюк с водой! Можно я повторю? Я ведь могу делать с тобой что захочу, верно?
Флетчер выпрямился на коленях. Роберт повторил это раз, другой, потом пнул его в пах, снова в бедро, повыше колена, чтобы он упал. Это должно было помочь. Но ему было противно. Он поднял с земли камень и швырнул ему в плечо, как кидали на ярмарке в карикатуры. Его враг испугался, обернулся и с трудом удержался, чтобы не упасть.
Когда он снова ровно стоял перед ним на коленях, Роберту вдруг захотелось прикоснуться к его строго очерченным скулам. Он отвесил ему две затрещины, затем поднял подбородок.
— Молодец, — похвалил он. — Но это ничего не изменит. Можешь вставать. Собирай вещи, поджимай хвост и катись отсюда. Завтра утром корабль покинет этот чертов сухой док, а до тех пор ты к нему даже не притронешься, иначе я немедленно прикажу схватить тебя и запереть в городской тюрьме.
От взгляда Флетчера он даже отпрянул.
— Значит, пытаться переубедить вас в этом бесполезно?
«А тебя? Разве я не просил у тебя прощения, разве не перепробовал все?»
— Ты меня слышал. А теперь хватит скулить! Убирайся отсюда! И чтобы мы друг друга поняли: твоя посудина древняя. Король думает о том, чтобы использовать ее в качестве брандера, и я буду советовать ему именно так и поступить.
Лицо врага перекосилось от боли.
— Ты что, не рад? — удивился Роберт. — Кто знает, где высадятся французы, может быть, прямо здесь, под твоим Портсмутом. И тогда ты сможешь посмотреть, как сгорит твоя обожаемая лоханка.
Его враг поднялся. Не проронив больше ни слова, он собрал в платок какие-то инструменты и ушел, ни разу не обернувшись, Роберт почувствовал, как железное кольцо сдавило его шею. Он набросил на плечи плащ. До утра он стоять не будет, подождет час-другой, а затем велит ожидающим в трактире офицерам подготовить корабль к отплытию.
Он мог бы зажечь огонь, позвать вооруженных людей, которые защитили бы его и корабль. Непонятно, почему он не сделал этого. Но он никому и ничего не смог уже объяснить. Он просто стоял на краю камеры дока, смотрел вниз, в черноту, где едва виднелся светлый силуэт корабля, и ждал. Услышав шаги, он почти не испугался. Даже тогда, когда почувствовал толчок в спину. Боли он боялся, но это было не больно.
«Мы оба потерпели поражение, — подумал Роберт, — и мне так жаль нашей мечты». Затем он рухнул вперед, но еще в падении перестал чувствовать что бы то ни было.
28
Фенелла
Портсмут, февраль 1545 года
Умер сэр Джеймс. Фенелла узнала об этом только несколько дней спустя, потому что ее мир рухнул. В отчаянии она не могла даже выразить соболезнования Сильвестру и Микаэле. Ей казалось, что ее парализовало, но тем не менее она ухаживала за детьми, делала покупки, давала деньги служанке, готовила еду Люку, уходившему на верфь.
