Поль Феваль - Горбун
– Она не настоящая!
– Фальшивка!
– Какая низость! Подделывать казначейскую ассигнацию!
– Подрывать репутацию финансовых сделок!
– Топтать в грязи основы добропорядочной коммерции!
– Бросить его в реку!
– Утопить негодяя!
Монтобер, Таранн и другие, даже включая обычно благодушного толстяка Ориоля, вопили, как недорезанные. Увы, быть самому безгрешным, прежде, чем осудить другого, под силу только Господу Богу. Дрожащего от ужаса злоумышленника подвели к Гонзаго. Все его преступление состояло в том, что он попытался белую акцию выдать за голубую, чтобы поживиться на небольшой разнице в живом курсе между «внучками» и «матерями».
– Смилуйтесь! Пощадите! – бормотал сквозь слезы ужаса незадачливый фальсификатор. – Я не думал, что совершаю такое большое преступление!
– Ваше сиятельство, – сказал Пейроль. – Нам здесь только не доставало фальшивомонетчиков.
– Монсиньор, – прибавил Монтобер, – его надо строго наказать, дабы другим было не повадно.
Общественное возмущение не унималось. Негодующая толпа, – одно из самых мерзких порождений человечества. Упаси вас Бог, любезный читатель, когда-нибудь оказаться объектом ее нападения, или, (что еще страшнее, могу в том поручиться), сделаться одной из голов многомордой гадины по имени «разъяренная толпа»!
Гадина бесновалась:
– Позор!
– Негодяй!
– Ублюдок!
– Мразь!
– Никакой пощады!
Брезгливо поежившись, Гонзаго негромко распорядился:
– Выпроводите его за ворота.
Наконец-то дорвавшись, оскорбленные в лучших чувствах коммерсанты вцепились в несчастного жулика и поволокли к выходу. При этом среди палачей возникали ссоры:
– Не толкайся! Куда прешь?
– А ты куда? Разве не видишь, что я здесь держу?
– В реку его! В реку!
Сад заметно опустел. Часы на колокольне Сен-Маглуар пробили пять вечера, – время закрытия биржи. Частные происшествия, связанные с грабежами и убийствами, побудили власти запретить биржевые операции после наступления темноты. Именно в эти последние минуты страсти накалялись до предела. Деловые партнеры орали, выходили из себя, хватали друг друга за грудки. Множество голосов сливались в общий протяжный гул.
Бог знает, почему, но взгляд горбуна был неотрывно устремлен на Гонзаго. Горбун услышал имя Шаверни.
– Сейчас будут закрывать! Скорее! Скорее!
– Не успеем же! – раздавались голоса. – Видите, уже начали выгонять!
Если бы у Эзопа II, или Ионы, был не один горб, а несколько, вот уж славно бы он заработал!
– Вы что-то хотели сказать о маркизе де Шаверни, ваша светлость? – напомнил Пейроль.
В эту минуту Гонзаго величавым кивком приветствовал свою команду. Со вчерашнего вечера значимость хозяина заметно возросла, тогда, как положение вассалов сделалось еще больше зависимым.
– Шаверни? – рассеянно переспросил Гонзаго. – Ах, да. Ну конечно, Шаверни… Напомни немного позднее, что мне нужно поговорить с горбуном.
– А девушка? Не опасно ли ее держать в вашем особняке.
– Очень опасно. Но она там долго не останется. Сегодня мы организуем небольшой ужин для своих и за столом все хорошенько обмозгуем. Позаботься, чтобы все вовремя было готово.
Затем Гонзаго прошептал управляющему несколько слов на ухо; тот поклонился и сказал.
– Да. Этого будет достаточно, ваша светлость.
– Эй, горбун! – возмутился очередной клиент. – Я тебе плачу за то, чтобы ты стоял, а не танцевал. Если не хочешь работать, так и скажи. Я найму Кита!
Пейроль направился к воротам. Гонзаго его окликнул:
– Первым делом разыщи Шаверни! Живого или мертвого! Мне нужен Шаверни.
Горбун опять пошатнулся, – на его спине как раза подписывался очередной контракт.
– Простите господа, – пробормотал он, – но я очень устал. К тому же уже пробило пять. Мне нужно отдохнуть.
Действительно, привратники уже во всю выпроваживали коммерсантов из сада и, громыхая связками ключей, ловко управлялись с тяжелыми висячими замками. У каждого торговца также имелся ключ от своей кабинки, где он на ночь запирал не распроданные за день товары.
Навай, Таранн, Ориоль и другие члены команды комбинаторов приблизились к Гонзаго и, образовав перед ним полукруг, в приветствии сняли шляпы. Взгляд Гонзаго, однако, был устремлен на горбуна, присевшего на узкой мощеной террасе перед входом в будку. Похоже, Эзоп II не намеревался уходить. Высыпав содержимое сумки на булыжники, (право же, куча оказалась немалой), он тщательно пересчитывал золотые монеты и, судя по выражению глаз, был очень доволен.
– Сегодня с утра мы уже заходили, – сообщил Навай, – чтобы справиться о вашем самочувствии, сиятельный кузен.
– И были рады узнать, – подхватил Носе, – что вы не слишком утомились на вчерашнем празднестве.
– На свете есть много такого, от чего устаешь значительно больше, чем от ночных гуляний, господа. Я говорю о чувстве непреходящей озабоченности тревоги, если угодно. Они не только утомляют, они изнуряют.
– Верно сказано, – заметил Ориоль, который при любых обстоятельствах не упускал случая ввернуть словцо. – Озабоченность, тревога… я не раз по себе замечал…
Гонзаго обычно приходил на выручку любому из своих приверженцев, если тот вдруг терял мысль. Но сегодня он этого не сделал, позволив Ориолю запутаться, задергаться, покрыться испариной и в конце концов сконфуженно замолчать.
Горбун удовлетворенно улыбался. Закончив считать, он аккуратно ссыпал монеты в мешок, встряхнул его на весу, так, чтобы образовалось нечто вроде горловины; затем плотно перевязал ее шнурком и нацелился забраться в конуру.
– Эй, Иона! – окликнул его подошедший привратник. – Ты что же собрался здесь спать?
– Да, друг мой, я принес с собой все необходимое.
Стражник расхохотался. Остальные последовали его примеру. Только принц Гонзаго остался невозмутимо серьезным.
– Ну, повеселились и хватит! – заметив строгое выражение его сиятельства, заключил привратник. – Шутки в сторону, коротышка! Порядок для всех один. Давай ка сматывайся, да поживее!
Но горбун ловко юркнул в будку и захлопнул изнутри дверцу у стражника перед носом. Тот принялся дубасить по конуре ногой, после чего горбун появился в круглом оконце под крышей. Отверстие было настолько малым, что виднелись только его глаза и нос.
– Взываю к справедливости, ваша милость! – воскликнул он.
– К справедливости!
– К справедливости! – покатываясь со смеху, вступились за него приближенные Гонзаго.
– Как жаль, что сейчас здесь нет нашего мудреца Шаверни, – съехидничал Навай. – Уж он наверняка вынес бы такой приговор, что заставил бы рукоплескать любой трибунал!
