Поль Феваль - Горбун
Явившись поутру к Гонзаго, Кокардас и Паспуаль были уверенны в том, что Лагардер погиб. Еще на рассвете они побывали в доме на улице Певчих, где обнаружили, что все двери взломаны. На первом этаже никого не было. Соседи не знали, куда подевались юная красавица, старая Франсуаза и Жан Мари Беришон.
На втором этаже возле пустого сундука, (его сорванная крышка валялась у стены), на полу виднелись пятна засохшей крови. Выходит, что вооруженные люди, напавшие ночью на розовое домино, которое гасконец и нормандец должны были защищать, сказали правду, – Лагардер погиб.
Но Гонзаго своим поручением вновь вселил в них надежду. Гонзаго потребовал, чтобы они отыскали труп его смертельного врага. Принц наверняка имел для этого основная. А потому для наших друзей сейчас самым правильным было с радостью выпить за здоровье Лагардера. Что же касалось второй части задания, то есть обнаружения двоих рыцарей, защищавших Аврору, то здесь, естественно, все обстояло проще.
Кокардас наполнил кубок и с несколько нарочитой серьезностью произнес:
– Надо будет сочинить историю, мой голубчик.
– Даже две, – весело откликнулся брат Паспуаль, – одну для тебя, другую для меня.
– Ну и прекрасно! Ведь я наполовину гасконец, наполовину провансалец. Для меня это пара пустяков!
– Ишь, куда хватил! А ты, надеюсь не забыл, что я – чистой воды нормандец! Так что, поглядим, чья побасенка окажется лучше!
– Ты, никак, надумал меня подтрунивать, серп тебе в жатву?
– Я без худого умысла, мой благородный друг. Полагаю, пойдет на пользу дела, если мы с тобою немного посостязаемся в игре ума, не так ли? Кстати, ты не забыл, что мы должны отыскать труп Маленького Парижанина?
Кокардас пожал плечами.
– Пресвятая сила! – проворчал он, вытряхивая из кувшина последние капли вина. – С чего это ты решил, что я страдаю провалами памяти?
Возвращаться в золотой дом было еще рано. Приходилось коротать время необходимое якобы на поиски. Кокардас и Паспуаль принялись придумывать каждый свою историю. Позднее мы увидим, кто из них лучший сочинитель. А пока что они, опустив головы на сложенные на столе руки, заснули, – и трудно сказать, который из них заслуживает пальму первенства за мощный храп.
Глава 2. Биржевой бум во времена регентства
Утром в саду Гонзаго горбун появился в числе первых. Едва открыли ворота, он вошел в сопровождении слуги, несшего нехитрые пожитки: стул, сундучок, подушку и матрац. Горбун обставил собачью конуру, намереваясь здесь обосновать свое жилье. По договору согласно приобретенным правам о найме будке Медора теперь принадлежала ему, – так что устроившегося в ней на ночь пса пришлось попросить.
Обитателям садовых клетушек хотелось бы, чтобы сутки продолжались сорок восемь часов, столь неуемным был их аппетит к торговле. По дороге сюда, равно, как и, возвращаясь домой, они ни на минуту не прерывали деловую активность, а когда наставало время приема пищи, то собирались группами и обедали вместе, за едой продолжая коммерческие операции. Потерянными оставались лишь часы ночного сна. Какая жалость, что из-за биологических потребностей человек вынужден тратить на сон драгоценное время! Не правда ли? С каждым часом цены на акции шли в гору. Этому весьма поспособствовал ночной праздник в Пале-Рояле. Разумеется, мало кому из новоиспеченных негоциантов удалось побывать на балу. Но многие, проникнув на балконы ближних домов, видели балет, и сейчас все только о нем и говорили. Дочь Миссисипи, превратившая прозрачную влагу в сверкающее золото, – вот подлинно французская аллегория, по которой уже в начале восемнадцатого столетия можно было предсказать в этом народе недюжинный драматургический талант, позволивший французам в недалеком будущем изобрести жанр водевиля.
За ужином между сыром и грушами было принято решение выпустить новые акции. Речь уже шла о, так сказать, «внучках». Еще до выхода из типографии они стоили на 10 % выше номинала. «Матери» печатались на белой бумаге, «дочки» – на желтой, и, наконец, «внучки» предполагалось выпустить на голубой, (цвет бескрайнего неба, счастливой надежды, чистой прозрачной, – а может быть, – призрачной мечты). Что ни говори, а в чековой книжке тоже есть своя романтика!
В клетушках, расположенных на перекрестках узких проходов, шла бойкая торговля напитками. При этом продавцы одной рукой отпускали соки и домашние наливки, а другой играли на бирже. Пили много, что придавало сделкам ощутимое оживление. То здесь, то там можно было наблюдать, как удовлетворенные выгодным контрактом негоцианты подносили стаканчик гвардейцам, расставленным в караул на главных аллеях. Право же, служба здесь была им в удовольствие, чем-то напоминая пикники в Першероне, деревне на северо западе Парижа, с незапамятных времен известный своими развеселыми кабаками: «Маленький швейцар», «Франк Пено», «Королевский тамбурин».
То и дело прибывали носильщики, доставлявшие товары, которые складывались в деревянных кабинках, или, если не хватало места, то прямо посреди узких аллей.
В те дни труд грузчиков с улицы Конкапуа оплачивался по несусветно высокому тарифу, который ныне можно сравнить, разве что, с ценами на услуги в Сан-Франциско времен золотой лихорадки, когда внезапно разбогатевшие дельцы готовы были платить чистильщикам обуви по десять долларов за каждый ботинок. Рискнем заметить, что по части массовых психозов наш XIX век ничего нового не изобрел.
В саду Гонзаго золото, серебро, и, увы, даже товары не представляли главной ценности. Предметом наибольшего интереса были бумажки: белые, желтые, (матери – дочки), и, наконец, эти ангелочки, которые вот-вот должны были увидеть свет, – «внучки», – голубенькие, милые сердцу всякого коммерсанта акции, предмет всеобщего обожания, у колыбели которого с умилением толпился весь деловой свет.
Все рассуждали приблизительно так: «1 луидор сегодня стоит 24 франка, столько же он будет стоить и завтра, в то время, как одна „внучка“ достоинством в 1000 ливров, которую сегодня утром можно приобрести всего за 100 пистолей, к завтрашнему вечеру может стоить 2000 экю!» Долой отжившие век неудобные, тяжелые, обрывающие карманы монеты! Да здравствует легкая, как весенний ветерок, бумага, – бесценная, всесильная, способная в портфеле хозяина сама на себе производить чудесные алхимические метаморфозы! Слава мсьё Лоу! Его благодеяния позволяют ему стать вровень с Колоссом Родосским.
Эзопу II, или Ионе, ажиотаж был на руку. Его изогнутая крючком спина, удобная подставка, (бесценный дар природы), ни мгновения не оставалась без дела. Шестиливровые монеты и пистоли непрерывным потоком сыпались в его кожаную сумку. Но, похоже, щедрые воздаяния за труд не вызывали в нем восторга. Он уже стал заправским финансистом.
