Джеймс Клавелл - Тай-Пэн
– Как долго вы рассчитываете пробыть здесь?
– Только до тех пор, пока не прибудет мой корабль. Я совершаю неофициальную поездку в наши владения на Аляске.
– А ваш корабль сильно пострадал?
– Даже и не знаю, мистер Струан. Я не слишком хорошо разбираюсь в таких вещах. Он проследует сюда сразу же, как только это станет возможным.
– Значит вам понадобится жилье, – заключил Струан, подозревая, что Сергеев разбирался, и очень хорошо, в «таких вещах», а «непригодность» его корабля к морскому плаванию являлась для него удобным способом изменять по своему желанию длительность своего пребывания на Гонконге. Интуиция также подсказывала Струану, что Сингапур был первым портом, где русские остановились на пути из Санкт-Петербурга. – Мы будем счастливы предоставить вам каюту на одном из наших судов, постоянно стоящих в гавани. Не обещаю, что она будет очень роскошной, но мы приложим все силы, чтобы вам было удобно.
– Это в высшей степени любезно с вашей стороны. Нас всего пятеро: я сам и четверо слуг. Они могут спать где угодно.
– Я позабочусь, чтобы им нашлось место. А, благодарю вас, – сказал Струан стюарду, наполнившему его пустой бокал. – У вас четырехмачтовый бриг?
– Трех.
– Я сам предпочитаю трехмачтовики. Они гораздо послушнее в открытом море. И рифы на парусах брать легче. Ваш несет брамсели и бом-брамсели?
– Кажется, там достаточно парусов, мистер Струан. Как бы они ни назывались.
Струан уловил короткое, в долю секунды колебание перед ответом и понял, что Сергеев моряк. Да, но с какой стати ему это скрывать?
– Я слышал, ближневосточный кризис наконец-то разрешен, – сказал Сергеев, меняя тему.
– Действительно, – ответил Лонгстафф. – Известие об этом прибыло сюда с пакетботом.
– Большая удача. Франция проявила редкое благоразумие, отказавшись от своей воинственной позиции.
– Значение Дарданелл для Британии очевидно, – кивнул Лонгстафф. – Поддержание мира там послужит на благо всем нам.
– Жаль, что Франция и Пруссия, видимо, уверили себя в обратном. Да и Габсбурги тоже. Британия и Россия – традиционные союзники, и их интересы во многом совпадают. Я рад, что в будущем нам предстоит более тесное сотрудничество.
– Да, – вежливо согласился Лонгстафф. – Конечно, Париж очень близко от Лондона.
– Ну разве не достойно сожаления го, что этот славный город постоянно оказывается под пятой самых несуразных правителей? – подосадовал Сергеев. – Прекрасный народ, прекрасный. И, однако, все его вожди неизменно преисполнены самого губительного тщеславия и жаждут, как видно, только одного – разодрать мир в клочья.
– Крупнейшая проблема нашего времени, ваше высочество. Европа, и как обуздать тщеславие ее властителей. Конечно, в Британии мы, по счастью, имеем парламент, и британскую мощь уже не бросают в бой по прихоти одного человека.
– Согласен. Это великий и славный эксперимент, отвечающий превосходным качествам вашей державы, сэр. Но он подходит не для всех стран. Кажется, еще древние греки пришли к выводу, что наиболее совершенной формой правления является благонамеренная диктатура, нет? Власть одного человека?
– Благонамеренная, да. Но при этом выборная. Не диктатура по божественному праву.
– Кто возьмется утверждать, с абсолютной уверенностью, что божественного права не существует?
– О, ваше высочество, – ответил Лонгстафф, – никто не ставит под сомнение существование Бога. Речь идет лишь о праве короля делать, что он пожелает и когда пожелает, не спросив мнения народа. История Англии знает длинную череду «божественных» монархов, которые, как выяснилось впоследствии, отнюдь не были непогрешимы. Народу очень трудно переносить ошибки правителей. Вы не находите? Столь многим приходится расплачиваться за них своей кровью.
Сергеев весело хмыкнул.
– Мне очень нравится юмор англичан. – Он взглянул на Струана: – Вы, кажется, шотландец, мистер Струан?
– Да. Британец. В наши времена уже не существует разницы между шотландцами и англичанами. – Он сделал глоток вина. – Мы устали красть их коров и овец. Решили, что уж лучше сразу украсть всю страну. Поэтому оставили Шотландию и перебрались на юг.
Все дружно рассмеялись и выпили еще. Лонгсгаффа забавляло то, что Монсей, выбитый из колеи грубоватым добродушием Струана, не проронил за столом ни слова.
– А что думаете по этому поводу вы, мистер Струан? – спросил Сергеев. – Могли бы вы управлять «Благородным Домом», имея под рукой «парламент», с которым постоянно приходится бороться?
– Нет, ваше высочество. Но я вовлекаю в конфликт – в соперничество – с другими торговцами только компанию. Я рискую только собой и своим торговым домом. А не жизнью других людей.
– И, однако, сейчас у вас война с Китаем. Именно потому, что язычники набрались безрассудства мешать вашей торговле. Разве это не так?
– Отчасти. Разумеется, решение объявить войну едва ли было моим.
– О, конечно. Я говорю о том, что вы один имеете исключительное право управлять крупным торговым концерном и что это действенный способ добиться успеха. Власть одного. Это разумно для компании, флота, страны.
– Пожалуй. При условии, что вы действительно добиваетесь успеха, – ответил Струан, сводя все к шутке. Затем добавил уже серьезно: – Возможно, в настоящем парламентская система и не подходит для России – и некоторых других стран, – но я убежден, что земля никогда не будет жить в мире, пока все народы не примут английскую парламентскую систему, пока каждый человек не получит право голоса и пока кто-то один будет распоряжаться судьбой целого государства – по божественному ли праву или по праву, дарованному ему глупым голосованием глупых избирателей.
– Согласен, – кивнул Сергеев. – Ваше предположение верно. Но в нем есть один большой недостаток. Вы подразумеваете просвещенное население земли, когда каждый получает образование наравне со всеми и, как и все, преуспевает, что, конечно же, невозможно, не так ли? Вам следовало бы проехать по России, чтобы увидеть своими глазами, насколько это невозможно. И вы совершенно не принимаете в расчет национальные чувства и различия в вере. Если бы вы добавили «пока все народы не станут христианскими», тогда, возможно, вы. были бы правы. Но как вы представляете себе французского католика, живущего в согласии с английским протестантом? Или русскую ортодоксальную церковь – с испанскими иезуитами? Или всех их вместе взятых – с ордами мусульманских нехристей, а тех в свою очередь – с несчастными евреями, а тех – с идолопоклонниками и язычниками?
