Симона Вилар - Ассасин
И тут случилось то, чего никто не ожидал. Именно из-за их спин, со стороны горловины котлована, раздался звук приближающегося войска. Конница!
Де Шампер в отчаянии оглянулся и увидел, как обернулся и Мартин, причем тот первым подал команду:
– Круговая оборона!
В пылу никто не отдал отчета, от кого поступил приказ, все подчинились, став спиной к спине, щиты наружу, выставлены и уперты в землю копья, как образуют частокол при встрече с конницей. Теперь на стрелков будто не обращали внимания, и возле Шампера вскрикнул и упал один из сервиентов. Но это был последний, лучники сверху прекратили обстрел, будто кто-то отдал им приказ, – понятно, во тьме не хотели задеть своих же. А те приближались. И тут – и это было самое ужасное – звук приближающегося войска появился и с другой стороны, на тропе, ведущей в котлован. И это было не горное эхо. Тот, кто знает бой, сразу отличает, когда приближается войско, – слышалась далекая поступь многих коней, звон металла, звук человеческих голосов, становившихся все отчетливее, пока они не перешли в выкрики и визг, едва всадники показались на дороге среди каменных стен котлована. Шампер в отчаянии понял – ассасинов было намного больше, чем они рассчитывали, и люди Старца Горы брали тамплиеров в клещи!
Первый же всадник, показавшийся со стороны узкой горловины в конце котлована, был сбит броском копья кого-то из сержантов ордена. Второй умело заслонился щитом и прорвался, но тут его лошадь наскочила на упертые в землю копья храмовников, взвилась на дыбы, и всадник рухнул, будучи тут же убитым секирой Юга де Мортэна.
– Босеан! – выкрикнул анжуец, и этот боевой клич подхватили все орденские собратья.
Уильям заметил, что и ассасин Мартин, находившийся рядом, тоже кричит вместе с ними, но так бывает в бою, когда клич придает сил воину и воодушевляет его.
Тамплиеры умели сражаться, и пусть их было немного, но несколько атак они отбили жестко и скоро. Часть их отряда ловко удерживала в горловине прохода всадников, которые пытались по одному проскользнуть в расщелину, а остальные повернулись к той многочисленной группе, какая наседала на храмовников с другой стороны.
Наблюдая из-за щита, Уильям увидел в массе конников облаченного в хороший доспех всадника, который возглавлял людей Синана. Островерхий шишак делал его как будто выше, сталь гибкой кольчуги, стальные пластины на груди и плечах холодно поблескивали в темноте. А еще маршал с изумлением узнал коня под главарем – белоногого гнедого с широкой белой полосой на морде. Это же его незербийский жеребец! Но думать об этом было некогда. Были бой, яростная схватка, лязг металла, крики гнева и страха и сладостное чувство, когда клинок врубался в плоть врага.
И все же мысль о коне порой мелькала в голове де Шампера. Он то и дело поглядывал в сторону предводителя ассасинов, когда тот пробивался к отряду тамплиеров, кружа у нацеленных на коней копий. А потом… Уильям даже ахнул, когда на предводителя в шишаке вдруг сверху кто-то спрыгнул, сбил его в прыжке и, овладев конем, пронесся туда, где в узкий проход пытались проникнуть верховые Синана. Вот это да! Ласло Фаркаш собственной персоной! Откуда? Храни его Небо!
Конный венгр так потеснил ассасинов, пытавшихся пробиться в проход между скалами, что там образовалась настоящая толчея; всадники только мешали друг другу, не справляясь с зажатыми в теснине храпящими и лягающимися лошадьми. Ох, не научил их Синан конному бою, не научил. Но окруженным тамплиерам это было только на руку. Уильям приказал двоим из орденских братьев помогать Ласло, а другим – сосредоточиться на тех, кто наседал на них с тропы, ибо ассасины уже ворвались в котлован и кружили около ощетинившихся копьями крестоносцев.
Бойцы Синана нападали отчаянно, при этом вопили, визжали, размахивали саблями, не зная, в каком месте лучше напасть на храмовников, и при этом сталкиваясь и мешая друг другу. Никакой дисциплины, одна ярость, когда всадники бездумно посылали лошадей прямо на выставивших копья воинов ордена. Животные, храпя и вскидываясь на дыбы, не желая раниться об острия, отступали и метались, причем всадники, не справляясь с лошадьми, соскальзывали с них, будто уже выполнили свою миссию конного бойца, и приступали к более привычному для них сражению – схватке на земле. И тут они с их неуемной жаждой убивать были даже более опасными противниками, потому что не жалели себя. Один из них прыгнул на копья, повис на них, опуская под тяжестью тела острия вниз. И ассасины тут же кинулись в образовавшуюся брешь. Теперь все смешалось. Лунная ночь в ущелье наполнилась криками и воплями, мир превратился в хаос и сумятицу, несшую смерть.
И все же Уильям видел, что его воины сражаются умело. Ассасины нападали, как голодные псы, вошедшие в раж. Опьяненные кровью, они начали беспорядочно атаковать, но все чаще падали под ударами храмовников, а те из них, кто устоял, яростно молотили по выставленным щитам, пока их самих не доставали мечом или секирой, нанизывали на копья. Да и хорошие доспехи у фидаи Синана мало кто имел, и если они заставили храмовников попятиться, то лишь превосходя численностью. А тут еще мечущиеся без всадников кони и схлестывающееся в полутьме оружие, когда порой трудно понять, кто перед тобой – свой или враг.
В какой-то момент маршал де Шампер, успев поднять щит кого-то из убитых, заметил кинувшегося на него с занесенной саблей орущего ассасина, ловко увернулся от удара и сделал выпад, будто вознамерился рубить сверху, но сам ударил наискосок снизу. Оттолкнув щитом падающего врага, он успел развернуться и задеть очередного исмаилита – того самого предводителя в высоком шлеме. Удар пришелся по удачно подставленному неприятелем щиту, был отбит, и теперь противник сам пошел на маршала. Уильям сразу понял, что это настоящий воин, а не отчаянный фидаи, готовый бездумно пожертвовать собой. Они схлестнулись, и Шамперу надо было скорее с ним покончить, ибо со стороны наседали другие, но его клинок был ловко отбит и лишь скользнул по плечу предводителя, звякнув по стальным пластинам наплечника. А тут еще из темноты выскочило чье-то копье, и маршалу пришлось спешно подставить щит. Широкий наконечник прошил его насквозь, но застрял в досках щита. Резко отбросив щит и тем обезоружив противника, Уильям наискосок ударил его по голове в тюрбане и, развернувшись, вновь сосредоточил все внимание на более умелом противнике в шишаке. Но в этот миг прямо на них выскочил возбужденно храпящий конь, который сбил Уильяма. Все, теперь враг был сверху и уже занес саблю для последнего удара. В следующее мгновение де Шампер разжал руку, все еще сжимавшую рукоять меча, и с силой дернул на себя широко расставленные ноги предводителя. Тот упал на спину и стал барахтаться среди нагроможденных трупов, что дало возможность Уильяму перекатиться на бок и попытаться встать. И вдруг его пронзила боль, мир вокруг запульсировал. Так бывает в схватке, когда не успеваешь заметить, что тебя ранили, и Уильям, стараясь не думать об этом, подавив собственный вопль, все же заставил себя встать. Перед ним были уже другие враги, и ему пришлось уворачиваться от новых наседающих, орущих людей Синана. Обезоруженный маршал в какой-то миг просто перехватил у кого-то клинок, сжав его чешуйчатой стальной перчаткой, а второй рукой ударил с размаха в орущий рот нападавшего. От рывка в теле снова дала о себе знать боль, но Уильям уже через секунду забыл о ней, вырвав у противника саблю, и стал отражать новые удары, наседая и убивая.
