Бог не играет в кости - Николай Андреевич Черкашин
– Да хоть в шахматном…
– Командир 13-го мехкорпуса генерал-майор Ахлюстин.
– Генерал Петр Николаевич Ахлюстин пал смертью храбрых в августе сорок первого. Утонул в реке Сож под обстрелом при переправе. Как Чапаев.
– Командир 1-го стрелкового корпуса генерал-майор Гарнин!
– Погиб в сентябре сорок первого под Смоленском.
– Командир 6-го кавалерийского корпуса генерал-майор Никитин!
– Генерал-майор Иван Семенович Никитин был расстрелян в немецком плену в апреле 1942 года.
– Командир 6-го механизированного корпуса генерал-майор танковых войск Хацкилевич.
– Генерал Михаил Григорьевич Хацкилевич погиб в бою под местечком Озерница.
За окном мелькала Россия – березняки, ельники, местами поля золотились, с грохотом проносились фермы мостов, очень похожих на тот, что в Зельве, с реактивным шумом пролетали мимо встречные поезда – живая, спешащая, великая Россия… И эта бегущая лента была лучшим фоном для имен тех, кто положил за нее свои жизни.
– Я тебе, Василий, как на духу скажу. За всю войну, за всю мою службу не было у меня более толковых, грамотных, смелых генералов. Полегли они все. Ни один до Победы не дошел. Но без каждого из них не было бы и Победы. Давай за них, стоя и до дна!
Выпили все, даже Анна Герасимовна с Галиной – до дна.
– А за Дмитрия Михайловича Карбышева – отдельный тост. Благодарю Бога, что в самое трудное время он был рядом с нами. А под конец ему выпал особый крест – ледяной. Он мне там, под Волковыском, признался: храм Христа Спасителя в Москве по его инженерной схеме взрывали. А ведь это был воинский храм, самый главный памятник русским армиям, которые Наполеона разбили. А ему пришлось их славу разбивать. Казнил он себя очень за это деяние, и ждал наказания с небес. Вот оно ему и вышло – стал глыбой льда. Это с его-то пламенным сердцем, с его душой…
– А маршал наш, Кулик? – спросила Галина.
– Ой, Григорию Ивановичу тоже плохая досталась доля. Расстреляли. Но сначала ему повезло – вышел из окружения, был обласкан Вождем, должность получил, худо-хреново воевал. Но день Победы отметил. Мужик сам по себе неплохой был. Но не при делах. Его потолок – ГАУ, главное артуправление, пушки-гаубицы считать. А он в полководцы полез… Пять лет назад был осужден по обвинению в «организации заговорщической группы для борьбы с Советской властью». Недавно, реабилитировали. Но человека-то не воскресишь…
– У него жена, говорят, очень молодая была? Что с ней? – спросила Галина.
– Ну, тут как в песне поется: «жена найдет другого мужа, а мать сыночка – никогда»… Вроде, дочку растит… Вообще, у него личная жизнь преинтереснейшая была!
С первой женой познакомился в Ростове-на-Дону, где он выздоравливал после ранения. Лидия Яковлевна Пауль, из семьи немецких колонистов. Отец ее был очень зажиточный товарищ, за что и был раскулачен, а Кулик получил выговор от Центральной контрольной комиссии ВКП(б) «за контрреволюционную связь с мироедом». Раз так, связь с дочерью мироеда он порвал, оставив ей на память дочку. Но потом отчебучил такое, что сам товарищ Сталин охнул, и Берия засуетился. Взял да и женился на графине. Да, да на самой настоящей графине – Кире Симонич! Папа у нее был обрусевший серб граф Симонич, который являлся предводителем дворянства и служил в царской контрразведке. Разумеется, он был расстрелян коллегами нашего Лося еще в 1919 году. Расстреляны были и два ее брата, а мать и две сестры успели выехать из СССР за границу. Сама же Кира жила в Ленинграде, была там светской львицей, встречалась с иностранцами. Естественно, находилась под колпаком НКВД. Как Григория Ивановича угораздило на ней жениться? Никто из «авторитетных товарищей» не остановил его. Но, правда, красавица Кира была писаная. Говорят, знаменитые художники портреты с нее писали… Недолго они с Куликом прожили. В сентябре 1939 года Киру по пути домой захватила засада. Отвезли ее на Лубянку и там расстреляли без всякого следствия. Но наш Григорий Иванович не пал духом и отколол еще один номер! Чтобы показать серьезным дядям – мол, убиваться по подозрительной графине не буду, взял да и женился на школьной подруге своей дочери. Разница в возрасте между супругами тридцать два года. Имел успех! Даже сам товарищ Сталин у них на свадьбе был. Тоже «горько!» кричал. Вот горько и вышло… Невесту на сей раз не тронули, а жениха в расход.
Ну, не будем о плохом… Идемте, к нам, мы тут в соседнем вагоне едем. В мягком! И в купе никого, кроме нас. И бутылочка настоящего «Ахтамара» припрятана… И мальца с собой возьмем. Пойдешь с нами, Вовка?
– А там Санька ждет…
– Ну, подождет твой Санька чуток. Мы же не на станции выходим.
И Горохов, и Галина, не говоря уже про Вовку, впервые заглянули в купе мягкого вагона, все были восхищены убранством и красотой дорожного жилища. Пока Вовка осваивал верхние полки, Голубцов наполнил бокалы, которые тоже входили в комплект мягкого купе. И на правах старейшины провозгласил тост:
– Ну, кровушки мы своей на войне немало пролили, так что возместим кровопотери коньяком! За нашу нечаянную встречу, как за нечаянную радость!
– За 10-ю армию! – продолжил Горохов.
– За десятилетие нашей Победы, – добавила Анна Герасимовна. А Галина промолчала, но охотно чокнулась со всеми. «Ахтамар» привел Голубцова в состояние полного братолюбия. Он смотрел на всех радостными глазами и готов был поделиться тем, что давно таилось в глубинах души:
– И скажу я вам так, други мои! То, что выпало на долю нашей Красной Армии летом сорок первого, тот кошмар, который мы тогда пережили, а многие – и не смогли пережить. Все это обрушилось на РККА, как наказание за отречение от Бога, за осквернение храмов, за то, что забыли дедов и прадедов, сменили их мундиры на френчи без погон, с придуманными знаками различия, за то, что перерубили жилы воинских традиций, пресекли их токи и нагло начали свою историю с нуля, точнее с 1917 года…
Анна Герасимовна уже не раз толкала
