Бог не играет в кости - Николай Андреевич Черкашин
– Нет, «Ахтамара» не оказалось, я вам «Греми» принесла.
– «Греми» тоже хороший коньяк, – с кавказских акцентом заговорил Голубцов. – Но «Ахтамар» лючше! У меня в купе бутылочка «Ахтамара». Можно, я уплачу за «Греми», а пить мы будет «Ахтамар»
– Можно. Меня, кстати, Тамарой зовут. И все считают, что этот коньяк в честь меня назван, – не без кокетства сообщила официантка. – Ах, Тамара!
– Нет, тогда мы вас оставим в купе, а будем пить Греми, – распорядился Голубцов. – А потом мы с товарищами пройдем к нам и разопьем вас на спецдессерт.
– Как вам будет угодно.
Голубцов наполнил четыре хрустальных рюмочки темно-янтарным напитком.
– Ну, вот, – обратился он к Горохову. – А теперь, товарищ капитан доложите обстановку.
– Я Константин Дмитриевич, аж до майора вырос.
– Что ж не до полковника?!
– Да вот рука подвела, – показал он левую руку в черной перчатке.
– Где потерял?
– Там же, под Белостоком. Только уже в сорок четвертом.
– Ну, руку, понятно, где потерял. А где Галину-то нашел?
– По месту жительства, обозначенному в учетной карточке среднего начсостава.
– Молодец! Смоляков, начальник отдела разведки, не смог ее найти, а ты нашел. Объявляю благодарность с занесением в учетную карточку!.. Куда ж ты тогда делась, красавица? Виноват, товарищ лейтенант Черничкина?
– Это я виновата, товарищ генерал…
– Так, давайте договоримся, никаких «генералов», никаких «командующих», все мы отставные, все мы равноправные граждане Советского Союза.
– Я совершила большую ошибку, Константин Дмитриевич. И я за нее сполна расплатилась.
Тут прибежал шестилетний мальчонка, весь в конопушках и очень похожий на Галину.
– Мам, ну пойдем уже! Ты же сказала, что быстро…
Голубцов встрепенулся:
– Это ж кто такой герой?
Малыш внимательно посмотрел в глаза непонятного дяди и на всякий случай представился:
– Я – Вовка. А там Сашка нас ждет…
– Ты смотри, что деется! – восхитился Голубцов. – Они с собой еще целый вагон детей везут! Вот что тихие голуби-голубки с людьми делают, а? А я, думал, это аисты детей приносят.
Галина смущенно заулыбалась.
– Ну, кому аисты, а кому голуби. Голубь – птица священная.
– Как же, как же, знаем! Читали Священное Писание… И явился ей ангел в виде голубя. Точнее в виде майора Горохова!
– Ну, я далеко не ангел, – отмахнулся Горохов. – Коль, скоро о живности всякой заговорили… Помните, у нас в штабе собачонка такая была…
– Бутон!
– Так точно!.. Что с ним стало?
– Член военного совета 10-й армии гвардии Бутон пал смертью храбрых при выходе из окружения. Можно сказать мне жизнь спас. Пересекли мы шоссе Барановичи-Минск, двинулись дальше пешком. И вот иду я на такой уютный ельничек невысокий, вот думаю, там и заночуем… И тут Бутон бросился туда с лаем. Засаду почуял. У немцев нервы не выдержали, открыли огонь раньше времени. Мои погранцы подоспели, прикрыли, и мы ушли… А Бутон там остался. Такой маленький, а пулю поймал.
– Коль скоро о живности всякой заговорили, – нарочито повторился Горохов. – А помните, у нас Лось был, начальник третьего отдела.
– Как же такого Лося не запомнить. С нами вместе выходил. Но потом такую цидулю накатал и на меня, и на Кулика… С такой характеристикой и в ад на работу не возьмут. Может, потому и у меня служба не ахти пошла. Не простили мне 10-ю армию… Как будто это я ее погубил. Нет, прямых обвинений не было. Но в подтексте как бы остались. Ну, слава Богу, что не расстреляли. Земелю моего, Коробкова к стенке поставили. Вышел бы я первым, так Мехлис бы меня расстрелял. Одно слово – кисмет, как говаривал мой однополчанин поручик Михаил Юрьевич Лермонтов.
– Вы что, с ним служили? – изумилась Галина.
– Ну да, на Кавказе служили. Только в разные времена. Но в одних и тех же горах, по одним перевалам лазали… Н-да… Дальше командарма я не пошел. Отношения с Жуковым не сложились. Принял я новую армию. А на второй день по приезде Жуков обещал меня расстрелять, на третий – отдать под суд, на четвертый – расстрелять перед строем… Я написал письмо Сталину, что в таких условиях работать невозможно. Сталин меня услышал. Жуков тоже…
А потом после ранения карьера моя и вовсе закатилась. Откуда пришел, туда и ушел – на кафедру Военной академии. Бывают вечные студенты. А я вечный академик. Вот только защищаться не стал. Хотя тема для докторской замечательная: «Выход общевойсковой армии в условиях полного окружения». Не утвердили тему, испугались. Сказали, слишком секретная она… И к тому же совсем не актуальная…
Но была у меня в сорок четвертом году одна интересная должностишка: первый заместитель уполномоченного СНК СССР по делам репатриации советских граждан из Германии и союзных государств. Во как! Между прочим, генерала Власова репатриировал со всей его шоблой… Ну, а в остальном я везунчик и счастливчик. Сколько раз меня пытались расстрелять и наши, и немцы, и диверсанты всех мастей, да все мимо… Везунчик! Вот и с Анной Герасимовной мне повезло.
Ну, да ладно, все про себя, да про себя. Вы-то как в сей юдоли устроились?
– Нормально устроились. Я военрук в школе, а Галя биологию преподает с уклоном в орнитологию. Двое бойцов у нас подрастают. Живем в Барнауле, столице Алтая. Да, у нас еще голубятня есть с элитными породами…
– Ну, как это вы и без голубятни. Это у нас с Анной Герасимовной голубятни нет. А вам она по штату положена… А давайте-ка, други мои боевые, помянем тех, кто с нами шел и не дошел. Называй, Василий, имена, а я отвечать буду.
– Начальник штаба 10-й армии генерал-майор Ляпин!
– Этот дошел. С ним все в порядке. Как и с Дубровским, впрочем, тоже. Штабных не надо. Давай с командиров корпусов.
– Тогда
