Александр Дюма - Асканио
— Что вы за человек, маэстро Бенвенуто Челлини? Я не знала вас до сих пор, — с удивлением проговорила герцогиня.
— Я незаурядный человек, клянусь богом! Как и вы, герцогиня, — незаурядная женщина! — ответил, смеясь, Бенвенуто с присущим ему простодушием. — А если вы не знаете меня, значит, у меня огромное преимущество перед вами, потому что я-то очень хорошо вас знаю, сударыня.
— Возможно, — ответила герцогиня, — но зато я поняла теперь, что незаурядные женщины умеют любить сильнее, чем незаурядные мужчины; они презирают сверхчеловеческое самопожертвование и до последней возможности, всеми средствами отстаивают свою любовь.
— Итак, вы продолжаете противиться браку Асканио и Коломбы?
— Я продолжаю любить его ради самой себя.
— Пусть так. Но берегитесь! У меня тяжелая рука, и вам не сладко придется в борьбе со мной. Вы все обдумали, не так ли? И решительно отказываетесь дать согласие на брак Асканио и Коломбы?
— Решительно, — ответила герцогиня.
— Хорошо. Так займем наши позиции! — воскликнул Бенвенуто. — Война продолжается!
В этот момент дверь открылась, и служитель объявил о прибытии короля.
Глава двадцать вторая
Брак по любви
Вошел Франциск I об руку с Дианой де Пуатье, с которой он только что был у постели больного сына. Диана, руководимая ненавистью, инстинктивно чувствовала, что ее сопернице грозит унижение, и не хотела упустить столь приятное зрелище.
А Франциск I ничего не видел, ничего не слышал, ни о чем не подозревал; он решил, что госпожа д'Этамп и Бенвенуто окончательно помирились, и, видя их сидящими рядом и мирно беседующими, приветствовал обоих улыбкой и кивком головы.
— Здравствуйте, королева красоты! Здравствуйте, король всех художников! — произнес он. — О чем это вы беседовали, да еще так оживленно?
— Ах, ваше величество! Мы просто говорили о политике, — ответил Бенвенуто.
— Хотелось бы знать, какой же вопрос привлек ваше просвещенное внимание?
— Да тот, о котором сейчас говорит весь мир, — продолжал Бенвенуто.
— Понимаю: вопрос о Миланском герцогстве.
— Да, сир.
— Ну и каково же ваше мнение на этот счет?
— У нас с герцогиней разные мнения; согласно одному из них, император собирается передать Миланское герцогство вашему сыну Карлу, нарушив таким образом свое обещание.
— Кто же из вас так думает?
— Кажется, герцогиня.
Госпожа д'Этамп побледнела как полотно.
— Если бы император так поступил, это было бы с его стороны низким предательством, — сказал Франциск I, — но он этого не сделает.
— Если даже он этого и не сделает, — вмешалась в разговор Диана, — то вовсе не потому, что у него не было недостатка в добрых советах. Так, по крайней мере, говорит молва.
— Хотелось бы мне знать, черт возьми, кто мог ему дать такой совет! — вскричал Франциск I.
— Ради бога, не волнуйтесь, сир! — возразил Бенвенуто. — Ведь разговор был чисто отвлеченный, мы просто-напросто делились своими предположениями. Ну, какие мы с госпожой д'Этамп политики, ваше величество! Герцогиня — истинная женщина и заботится лишь о своих туалетах, хотя при ее красоте это совершенно излишне; а я, ваше величество, истинный художник и не интересуюсь ничем иным, кроме искусства. Не правда ли, герцогиня?
— А главное, дорогой Челлини, — сказал Франциск I, — вы с герцогиней обладаете величайшими в мире сокровищами, и вам нет надобности завидовать даже тем, кто владеет Миланским герцогством. Герцогиня — королева по красоте, вы — король по гениальности.
— Король, сир?
— Да; и если у вас нет трех лилий на гербе, как у меня, зато есть одна, которую вы сейчас держите в руке. И она кажется мне прекрасней всех лилий, когда-либо красовавшихся под лучами солнца или на фоне герба.
— Это не моя лилия, сир, она принадлежит герцогине и сделана по ее заказу моим учеником Асканио; но Асканио не успел ее закончить, и я, понимая желание герцогини поскорее получить эту прелестную вещицу, закончил ее сам, всей душой надеясь, что она послужит символом мира, в котором мы с герцогиней поклялись на днях перед лицом вашего величества.
— Какая чудесная безделушка! — воскликнул король, протягивая руку к золотому цветку.
— Не правда ли, ваше величество? — сказал Бенвенуто, как бы невзначай отдергивая руку. — Работа заслуживает того, чтобы герцогиня щедро вознаградила юного мастера, не правда ли?
— Именно это я и собираюсь сделать, — ответила госпожа д'Этамп, — причем моей награде позавидует сам король.
— Но вы же знаете, сударыня, что, несмотря на ценность награды, Асканио предпочитает совсем другое. Что поделаешь, герцогиня! Мы, художники, народ своенравный и часто пренебрегаем тем, чему, по вашим словам, позавидовал бы сам король.
— И все же Асканио придется довольствоваться той наградой, которую предложу ему я, — краснея от гнева, ответила госпожа д'Этамп. — Я уже сказала вам, Бенвенуто, что не изменю своего решения.
— В таком случае, ты скажешь мне по секрету, чего хочет Асканио, и, если это слишком трудно, мы постараемся уладить дело, — снова протягивая руку за лилией, произнес Франциск I.
— Взгляните повнимательнее на эту вещицу, сир, — сказал Бенвенуто, отдавая Франциску I золотой цветок. — Хорошенько рассмотрите каждый лепесток, и вы поймете, что для такого шедевра нет достойной награды.
При этих словах Бенвенуто устремил на герцогиню свой пронзительный взгляд, но госпожа д'Этамп так хорошо владела собой, что и бровью не повела, когда лилия очутилась в руках Франциска I.
— В самом деле, вещь чудесная, — ответил король. — Но где вы отыскали этот великолепный брильянт, от которого так и сверкает чашечка цветка?
— Это не я нашел, ваше величество, — с очаровательным простодушием ответил Челлини. — Брильянт дала моему ученику сама герцогиня.
— Я никогда не видел у вас этого камня, герцогиня. Откуда он?
— Откуда, сир? Очевидно, оттуда же, откуда берутся и другие брильянты: из алмазных россыпей Гузерата или Голконды.
— О, ваше величество, у этого брильянта своя история, и, если вам угодно, я расскажу ее, — предложил Бенвенуто. — Мы с ним старинные друзья: этот камень трижды побывал в моих руках. Первый раз я вправил его в тиару его святейшества папы, которую брильянт дивно украсил; затем, по распоряжению Климента VII, я вделал его в крышку требника, подаренного его святейшеством императору Карлу Пятому, а Карл Пятый велел вставить его в перстень, желая, очевидно, иметь при себе на всякий случай этот камень, — ведь он стоит дороже миллиона. Ваше величество, наверное, заметили у императора перстень?
