Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия - Питер Акройд
Однако люди устали от такого «лица». Мейджор все время обращался к прошлому, намекал на него; взять его кампанию «Назад к основам» или излюбленную цитату из Оруэлла – Англия «теплого пива и крикета». К концу десятилетия даже его биография преуспевшего парнишки из рабочего класса стала работать против него. Если Мейджор продемонстрировал, что класс можно сбросить со счетов, то Блэр обещал, что можно вообще выйти за пределы классовой системы. К тому же Блэр был молод, и один только его эмпатичный и живой голос, казалось, внушал всему народу уверенность молодых. Отбросив вычурную парламентскую риторику, он говорил своими словами, и его манера речи представляла собой некую смесь собрания менеджеров компании и популярной радиостанции. Он был до мозга костей житель мегаполиса.
Девизом эпохи стало выражение «крутая Британия». Как и Гарольд Вильсон, Тони Блэр стремился ассоциироваться с культурой молодых – хотя и по другим причинам. Вильсон не притворялся, обхаживая The Beatles, он действительно осознавал ценность общения со всеми слоями общества; но он также понимал, что его трубка и его возраст играют против него. Блэр же, приглашая на Даунинг-стрит поп-звезд, делал как бы экзистенциальное высказывание: он верил, как и прочие выпускники частных школ из среднего класса по всей стране, что может стать пролетарием по доверенности, что гитара и душевные отношения с поп-звездами рабочего класса дают ему пропуск в мир человека простой рабочей профессии. Казалось, сама его улыбка (всегда готовая смениться на задумчивую гримасу, если собеседник не улыбается в ответ) источает дух примирения. Люди говорили о «Блэр-эффекте». Он был харизматичный, очевидный представитель среднего класса и «в тренде», хотя Джон Прескотт, сын моряка и известный «вышибала», заметил, что «все мы теперь средний класс». Приход Блэра к власти многие на континенте ощутили как дуновение теплого ветра. Премьер-министр бегло говорил по-французски и любил Европу больше, чем все его непосредственные предшественники; он хорошо понимал методы Европейского союза – порой дуболомные, а порой византийско-интриганские. Как и Мейджор, он считал себя наследником Тэтчер, возможно, с большими на то основаниями. Многие коллеги, описывая его, употребляли слово «мессианский».
63
Принцесса покидает сказку
И вот премьер-министр, который произвел на публику куда меньшее впечатление, чем большинство его предшественников, сошел со сцены. Однако вообще тот год запомнился шокирующим и трагическим событием в семье принца Уэльского. Чарльз и Диана едва ли составляли идеальную пару. Он был человеком сильных убеждений и весьма упрямым; она в момент совершеннолетия весьма смутно представляла себе, что значит быть членом королевской семьи. Это невежество происходило из любопытного вида снобизма: ее семья рассматривала происходящих из Германии Виндзоров как выскочек; Диана будто бы как-то сказала, что, с ее точки зрения, она вступает в мезальянс. Тем не менее в более формальные времена этот союз мог бы послужить образцовым браком по договоренности, где каждый живет своей жизнью. Отпуск они проводили порознь, их друзей почти ничего не связывало. Впрочем, чуткая публика всегда тут как тут, у нее жадные глаза и ушки на макушке. Вскоре близкие ко двору люди поняли, что у принцессы серьезные проблемы. Она бросилась с лестницы, порезала себя перочинным, а потом лимонным ножом и еще бритвой, а в это время ее муж выполнял свой главный долг – охотился и рыбачил. По правде говоря, общего у них всего-то и было что дети. Однако Диану наделили даром близости. Есть такие люди, которые на какой-то краткий период олицетворяют и воплощают идеал нации. Она осознала это свое свойство и так говорила о нем: «Ты можешь сделать людей счастливыми, хоть бы и ненадолго». «Королева людских сердец»[146] – вот истинный символ 1980-х и 1990-х. И все потому, что сначала она бросила вызов традициям, в которых была воспитана, а затем и вовсе отринула их.
Диана Спенсер родилась в 1961 году в лучших из возможных обстоятельств, если б только ей не выпало быть классической «третьей дочерью» и если б родители не ссорились без конца до самого развода в 1967-м – травма, последствия которой она ощущала всю жизнь. По всем статьям она казалась обычной девочкой, но обычность может быть самой действенной маскировкой. Болтушка, склонная от души похихикать, она жутко боялась темноты. Когда ее отец предложил отправить ее в школу-интернат[147], она, говорят, ответила: «Если ты любишь меня, то не оставишь меня».
Она провалила школьные экзамены и в тот же период заболела булимией, зато некоторые знакомства и встречи открыли перспективу королевского брака. Уши публики навострились, глаза раскрылись пошире. Сама королева не сыграла никакой роли в отношениях молодой пары, не вмешивалась и не давала советов, а вот равнодушный в представлении общества принц Филип – напротив (по свидетельству самой Дианы). Похоже, сама судьба – или, в данном случае, рок – вершила свое дело.
История последующих нескольких лет рассказывалась и пересказывалась тысячу раз. «Свора» настигала ее, следила за каждым ее шагом. В состоянии глубокого отчаяния она сказала сестрам, что брак невозможен. «Плохо дело, – ответили они, – твое лицо на кухонных полотенцах». На кружках тоже: «мой принц», как она называла Чарльза, поддерживает невесту одной рукой, голова невесты гордо поднята под углом к зрителю. То, как принимали ее во дворце, вызывало чувство тревоги и предательства, одиночество усиливалось разочарованием. Говорят, если мужчина боится будущего женщины, то женщина – прошлого мужчины; в этом случае так оно и сработало. Другая любовь все еще имела власть над принцем. Случались конфиденциальные интервью с «друзьями», были книги, одобренные и нет. «Я никогда не думала, что это так кончится, – сказала она другу. – Как я могла так ошибиться?» Об их расставании объявили в начале
