Окись серебра - Виктория Александрова
И Кристина проснулась, с трудом сдержав крик.
Похожие сновидения с кровью, болью и грозой вот уже несколько ночей терзали её разум, дико пугая до дрожи в коленях, до сжимающих горло рыданий, до бешеного биения сердца. Иногда она осознавала, что это всего лишь сон, и пыталась заставить себя проснуться, но не получалось — словно что-то удерживало её в дымящемся тёмном мареве ужасного сновидения. А после пробуждения на неё каждый раз накатывала тихая истерика, и мало что могло помочь. Естественно, свыкнуться с кошмарами было нелегко, даже если какой-то отдельный кошмар регулярно повторялся.
Кристина невольно сжала рукой кинжал под подушкой. Ещё со времён войны она привыкла спать с оружием, да и сейчас, в мирное время, с ним чувствовала себя спокойнее. Почему-то казалось, что опасность не миновала. Вдруг сейчас, когда, казалось бы, всё наладилось, когда жизнь вернулась в мирное русло, что-то пойдёт не так и ей снова придётся защищать себя и близких?..
Кристина вздохнула и натянула одеяло до подбородка. В комнате было пусто и тихо. Пылинки медленно кружили в прохладном воздухе, солнечные лучи пробирались внутрь сквозь до жути надоевшие фиолетовые занавески. Интересно, который час?.. Джейни, должно быть, ушла спать в крыло для прислуги, а муж ещё на рассвете уехал к сторожевым башням неподалёку — проверять, как там идут дела. Штольц уехал с ним, да и не то чтобы она так жаждала его общества…
А Натали… Натали больше здесь не будет.
Кристина села, закутавшись в одеяло. Постель без Генриха была холодной, да и васарис выдался студёным, морозным — почти как год назад… Правда, тогда после столь суровой зимы пришла довольно тёплая весна. Будет ли так в этом году — сказать сложно. Сердце вдруг болезненно сжалось: Кристина вспомнила, что с того рокового недоразумения, с той дуэли, с начала той войны прошёл почти целый год. И она до сих пор не могла в это поверить. За этот год в её жизни столько всего поменялось самым невероятным образом, и к кое-чему привыкнуть было нелегко. Кристине иногда казалось, что явь — это сон, а сон — явь, что, лишь на миг поверив, что счастье и покой наконец нашли её, она проснётся, стоящая под чёрным ядовитым небом по колено в крови.
Джейни, сонная и зевающая, явилась через несколько минут, когда пробило девять пополуночи. Высокая, черноволосая, она была полной противоположностью хрупкой белокурой Натали. Да и отношения с госпожой у неё были другие. Почему-то Кристине казалось, что этой девушке выговариваться и плакаться бесполезно: не поймёт, совета не даст, а потом и подругам с кухни разболтает.
Кристина вздохнула и медленно встала с кровати. Голова тут же закружилась, но она не обратила на это внимания, сославшись про себя на последствия нервного перенапряжения после кошмара. Однако когда остатки вчерашнего ужина подкатили к горлу горьким комом, она насторожилась.
— Джейни, дай воды, — попросила она хрипло.
Но вода не помогла, и уже через несколько минут Кристину безжалостно и болезненно вырвало. Она едва успела добежать до отхожего места.
Это было некстати. Очень некстати. На плохое самочувствие у неё попросту не было времени. Генрих уехал, и управление Эори и Нижним городом целиком и полностью оказалось на её плечах. Кристина собиралась переговорить с экономкой, дать несколько указаний на кухне и, может быть, принять просителей… Вчера ей сообщили о крестьянке, которая забеременела в результате изнасилования одним из карперовских солдат. Недавно она родила девочку и очень надеялась, что леди Коллинз-Штейнберг окажет ей милость и хоть чем-то поможет. И Кристина была готова помочь по мере сил. Также нужно было внимательно перечитать торговый договор с фарелльскими купцами и наконец заняться шитьём. Кристина так и не научилась толком шить в юности, надо бы наверстать упущенное…
А теперь ей было так нехорошо, что она и думать о делах забыла.
— Ну и что это такое? — спросила она, глядя в стену.
Джейни рассеянно пожала плечами.
— Может, съели что-то не то? — предположила она, ставя возле кровати небольшой чистый таз на случай, если Кристину вырвет снова, чтобы ей не бегать туда-сюда к отхожему месту. — Или вчера вечером чересчур много вина выпили?
— Хочешь сказать, у меня похмелье? — горько усмехнулась Кристина. — Нет, это исключено.
Она и правда давно не пила ничего горячительного, боясь, что снова не сможет остановиться. Не так давно Генрих ненавязчиво отчитал её за очередную попытку утопить боль в вине, и это заставило Кристину ощутить ещё и стыд за то, что она делала. В конце концов она поняла, что пьянство — не лучшее лекарство от уныния и болезненных воспоминаний. Но Джейни явно заметила, что её госпожа иногда прикладывалась к бокалу…
Мысли перепутались совершенно. Перед глазами всё плыло, во рту стоял отвратительный привкус, а сердце бешено колотилось. Кристине казалось, что причина тошноты вовсе не важна — главное, чтобы больше…
Но когда она уже в третий раз за утро склонилась над тазиком, её перестало что-либо волновать. Хотелось, чтобы это просто закончилось. Кристина чувствовала себя опустошённой, грязной и избитой — почти как после битвы. И адски уставшей, хотя поводов устать у неё ещё не было.
— А, может, вы это… — предположила служанка, в очередной раз выполаскивая таз. — Затяжелела?
Это простонародное слово рассмешило Кристину. Джейни была из далёких северных земель, как она рассказывала, а приехала в Эори вместе с родителями ещё в детстве. Но родной выговор служанка сохранила: иногда она чересчур глухо произносила звук «р» и чётко выговаривала «о» там, где вопреки правописанию обычно произносилась «а».
Затяжелела… Нет. Точно нет. Кристина помнила, что во время войны у неё некоторое время не было лунной крови, и прекрасно знала, что это могло означать. Правда, потом всё восстановилось, и примерно с осени кровь приходила в ожидаемые сроки, но Кристина всё равно боялась, что бесплодна, и это заставляло её беспокоиться лишь из-за одного вопроса: как сказать Генриху? Он ведь наверняка ожидал, что его жена родит ему ребёнка, наследника, который рано или поздно станет владеть их уже общей, объединённой землёй… Но если Кристина не сможет? Если те недолгие несколько месяцев, когда крови не было, сказались на ней безвозвратно?
Генриха, конечно, стоило предупредить ещё до свадьбы, но она то забывала, то попросту не решалась. Да и полной уверенности в том, что она не может иметь детей, у неё не было —
