10. Побег стрелка Шарпа. 11. Ярость стрелка Шарпа - Бернард Корнуэлл
– Вот туда мы и пойдем, – объявил Мун, едва увидев дом.
– Думаю, сэр, хозяева могут быть affrancesados, – поделился своими опасениями Шарп.
– Говорите по-английски, капитан.
– Полагаю, сэр, они могут симпатизировать французам.
– С чего вы так полагаете?
– Дом не разграблен, сэр. Лягушатники его не тронули.
– Ну, это слишком поспешный вывод, – возразил бригадир, хотя и без особой уверенности. Слова Шарпа заставили его призадуматься, но большой и красивый дом притягивал к себе как магнит, обещая комфорт и достойное общество. – Мы ведь не знаем наверняка, так? И проверить можно только одним способом. Так что – вперед! А там посмотрим.
– И все-таки я предлагаю спуститься в город, сэр, – уперся Шарп.
– А я предлагаю вам помолчать, капитан. Выполняйте приказ.
Шарп замолчал. Они спустились с пригорка, прошли через виноградник, миновали оливковую рощицу, переправили носилки с бригадиром через невысокую каменную стену и приблизились к дому со стороны широкого сада с кипарисами, апельсиновыми деревьями и заброшенными клумбами. От большого, полного бурых листьев пруда тянуло запахом стоячей воды. Дальше шла аллея со статуями, изображавшими корчащихся в предсмертных муках святых. Тут Себастьян схватился за древко пронзившей ему грудь стрелы; там Агнесса невозмутимо уставилась в небеса, словно не замечая воткнувшегося ей в горло меча; рядом с ней, на кресте, висел головой вниз Андрей. Повсюду, куда ни посмотри, сжигали мужчин, выпускали кишки женщинам, и это все сохранялось в белом мраморе, попорченном лишайниками и птичьим пометом. Оборванные солдаты взирали на сии сцены широко открытыми глазами, а те из них, кому случилось быть католиками, осеняли себя крестным знамением. Шарп между тем пытался обнаружить в доме признаки жизни. Окна все еще были закрыты ставнями, но из каминной трубы тянулся дымок, а потом большая дверь открылась, и на широкую, с балюстрадой, террасу выступил человек в черном. Выступил и остановился, словно и ждал именно их.
– Будем соблюдать приличия, – сказал Мун.
– Сэр? – не понял Шарп.
– Господи, Шарп, неужели не ясно! Здесь живут приличные люди! Вряд ли им понравится, если в гостиную завалится грязная солдатня. Войдем мы с вами, а остальные пусть поищут себе что-нибудь на половине слуг.
– Носилки оставить у ступенек, сэр? – невинным тоном осведомился Шарп.
За спиной у него кто-то хмыкнул. Похоже, Харпер.
– Будьте серьезнее, капитан. Пусть сначала внесут меня, а потом уходят.
– Есть, сэр.
Оставив солдат на террасе, Шарп вслед за носилками вошел в просторную комнату, заставленную темной мебелью и увешанную мрачными картинами в тяжелых рамах, продолжающими в большинстве своем тему мученичества. Святые здесь сгорали в огне или с восторгом взирали на пронзающих их мечами и копьями гонителей. Центральное место, над камином, занимала картина со сценой Распятия. По бледному телу Иисуса стекала кровь, а за спиной у Него грозная туча уже метала молнии в съежившийся от страха город. В другом конце комнаты висело распятие, вырезанное из какого-то темного, почти черного, дерева, под ним на задрапированном черным постаменте лежала между двумя незажженными свечами сабля.
Человек, встретивший их на террасе, оказался слугой. Он сообщил бригадиру, что маркиза будет в самом скором времени, и осведомился, не нуждаются ли гости в чем-либо. Шарп объяснялся с ним как мог, чередуя испанские слова с португальскими.
– Скажите ему, что мне нужен завтрак, – распорядился бригадир, – и врач.
Шарп передал просьбу, добавив от себя, что его люди хотят есть и пить. Слуга поклонился и ответил, что проводит солдат в кухню, и вышел, оставив Шарпа наедине с устроившимся на диване бригадиром.
– Чертовски неудобная мебель, – пожаловался Мун, скорчился от боли и прошелся взглядом по мрачным картинам на стенах. – И как они только живут среди всего этого?
– Верующие, сэр.
– Мы, черт возьми, тоже верующие, но картины с такими пытками на стены не вешаем! Жуть какая! Ладно бы пейзажи или семейные портреты. – Бригадир покачал головой. – Он вроде бы сказал, что маркиза здесь?
– Да, сэр.
– Ну, будем надеяться, что на нее смотреть приятнее, чем на эти ужасы, а, капитан?
– Я пойду, сэр. Посмотрю, как устроились ребята.
– Правильно, Шарп. Идите. – Мун одобрительно кивнул, как бы намекая, что Шарпу будет удобнее разместиться на половине слуг. – И не спешите. Тот парень понял, что мне нужен врач?
– Понял, сэр.
– И завтрак?
– Он и об этом знает, сэр.
– Хорошо бы получить и то и другое до вечера. И вот что еще, Шарп, пришлите мне того парнишку. Ну, который знает языки. Только скажите, чтобы привел себя в порядок. – Бригадир кивнул, давая понять, что капитан может быть свободен.
Шарп вышел на террасу, прошел по аллее, пересек конюшенный двор и оказался в кухне, увешанной окороками и пропитанной соблазнительными запахами дыма, сыра и свежевыпеченного хлеба. Огромных размеров распятие висело над плитой, возле которой суетились две женщины. Третья раскатывала тесто на длинном столе. Встретивший капитана ухмылкой Харпер кивком указал на сыры, ветчину и два пузатых бочонка с вином:
– И не подумаешь, что где-то идет война, а, сэр?
– Вы кое о чем забыли, сержант.
– И о чем же, сэр?
– О батальоне французской пехоты.
– Да, что есть, то есть.
Подойдя к бочкам с вином, Шарп постучал по ближайшей пальцем. Солдаты повернулись.
– Правила вам известны, – сказал он. – Кто напьется, пожалеет, что родился. Это я обещаю. – (Они смотрели на него серьезно и молча. Лучше всего было бы выкатить бочонки из кухни да выбить днище, но если солдат хочет напиться, то найти выпивку в
