Джек Данн - Тайная история Леонардо да Винчи
Леонардо долго обшаривал колонну, то выезжая вперед, то бросаясь назад, и наконец отыскал верблюда Америго — с пустым седлом, привязанного к грузовым верблюдам. Холодок пробежал по его спине. Если Америго затерялся в этой буре, в этой пустыне, он уже мертв.
— Где человек, что ехал на этом верблюде? — спросил он у закутанного по самые глаза бедуина, который вел вьючных животных.
Тот пожал плечами, но Леонардо не собирался сдаваться.
— Я должен знать!
Если бы пропал его соплеменник, он наверняка не остался бы так хладнокровен.
— Я ничего не взял, — сказал кочевник. — Ты можешь проверить сам. — Он жестом указал на груженого верблюда.
— Ни за что на свете не стал бы я обвинять в воровстве одного из избранных Кайит-бея, — сказал Леонардо. — Я только хотел узнать, что случилось.
Сандро нагнал его и ехал чуть поодаль, но не настолько близко, чтобы обеспокоить бедуина.
Явно смягчившись от вежливой речи Леонардо, бедуин сказал:
— Этот верблюд пришел к остальным, как если бы он заблудился. Я поймал его и привязал поводья, чтобы он больше не сбежал.
— И за это будешь награжден, — вставил Леонардо.
Кочевник кивнул, но затем бешеный порыв ветра на время оборвал разговор. Когда ветер стал потише, бедуин прибавил:
— Всадник мог выпасть из седла.
— Выпасть?
— Я видел это и прежде: человек засыпает и падает. Такое случается и когда мужчина чересчур долго скачет на женщине. — Он посмеялся собственной шутке. — В такую бурю легко потерять дорогу.
Бедуин был прав: видимость едва составляла десять шагов.
Леонардо поскакал вперед, к Куану: наверняка тот вышлет отряд на поиски. Куан тотчас же лично осмотрел верблюда Америго и поговорил с бедуином, надзиравшим за вьючными животными, на пустынном диалекте, которого Леонардо почти не понимал. Бедуин сильно оживился, но разговор оказался недолгим. Леонардо и сам едва держался в седле: волны палящего жара лихорадки омывали его, будто и их приносил ветер; а с лихорадкой появились нарывы.
Ветер стих, словно набирая в грудь побольше пыли, песка и жаркого едкого воздуха для новой атаки, и Куан сказал:
— Мне очень жаль.
— Жаль? — потрясенно переспросил Леонардо.
— Я ничего не могу сделать.
— Но ведь буря утихла, разве не видишь? — вмешался Сандро.
— Я даже не осмелюсь просить калифа отправить людей на поиски твоего друга, — сказал Куан. — Я заранее знаю ответ. К тому же он в дурном настроении.
— Уж его-то гвардейцы не пропали бы безвестно, — бросил Леонардо.
— Не говори так уверенно о том, чего не знаешь, — холодно сказал Куан. — В отличие от жизни твоего друга, — он имел в виду Сандро, — жизнь Америго не имеет значения.
И Куан поскакал вперед, оставив Сандро и Леонардо ехать рядом с бедуином, погонявшим вьючных животных.
Леонардо почувствовал ледяной гнев Куана, ярость, кипевшую в нем, и понял, что Куан ненавидит Сандро.
Это была горячка… или горячечный бред.
Мгновение назад Леонардо ехал рядом с Сандро — и вот он оказался один, затерянный в кошмаре песчаного вихря, в коконе воющей серости, летучего жара и иссушающего огня; и когда ветер стих, он услышал стон верблюда, в котором было отчаяние. Леонардо ощутил одновременно боль и облегчение: он был свободен от мыслей и воспоминаний, оставалось лишь движение… движение, ветер, палящая, терзающая боль.
Несколько минут — или часов — спустя ветер совершенно унялся, оставив вокруг гладкий и мертвый мир каменных фигур. Буря закончилась. Сверкание солнца разом обрушилось на Леонардо, терзая его воспаленные глаза: мерцающий песок отражал и жару и свет. Куда бы ни глядел Леонардо, везде возникали и пропадали образы: равнины и долы, гладкие, словно камень, недвижные, как вода; и с каждым движением своего верблюда Леонардо все острее ощущал, как впиваются в его тело клыки жажды.
Если прежде в горячке он надеялся сам отыскать Америго, то теперь мог лишь гадать, какое направление ему вообще надлежит избрать. Существовало только одно направление — вперед. Он видел тени, черные блики, которые вполне могли быть Куаном и отправившимися на поиски гвардейцами; или же это был город — нет, замок… или собор, плывущий в отдаленном воздухе; и тогда он понял. Жара и пустота превратились в самый холст памяти, и картины из прошлого появлялись на нем так легко, как водовороты ветра швыряют пригоршни песка во все живое. Пустыня вообразила и произвела на свет тот самый собор, который Леонардо написал в верхнем углу портрета Джиневры, — собор, который он изобразил, а позднее стер.
Он и сейчас видел лицо Джиневры, ослепительное, как само солнце. Слышал ее голос, серебристый, как журчание воды, ощущал во рту ее язык, проворный, как ртуть, и эхо, эхо…
— Леонардо! Леонардо! Все будет хорошо. Молчи, не разговаривай, постарайся сесть и удержать вот этот бурдюк.
Куан возник из слепящей солнечной дымки. Леонардо видел его лицо как сквозь увеличительное стекло: багровый шрам расселиной пролег по небритой щеке, и отрастающая борода не может скрыть его; кожа темная, запекшаяся, трещина в губе, настолько прямой, словно ее прорезали нарочно; но глаза смотрят холодно и мрачно, столь же обжигающе ледяные, как вода, которую он выжимает из бурдюка в рот Леонардо.
— Придай воздушному плоту вытянутую округлую форму, и тогда…
— Помолчи, Леонардо, — сказал Куан, улыбаясь. — Я видел твои заметки.
— Что с Америго?
— Мы нашли его еще прежде, чем тебя.
— Он жив?
— Мозги у него еще не успели вскипеть, подобно твоим, — сказал Куан. — Он свалился с верблюда, на голове у него изрядная шишка. Упав, он ударился обо что-то и потерял сознание. Ему не потребовалось долго находиться без чувств, чтобы заблудиться в пустыне.
Горячка Леонардо понемногу убывала — так слабел ветер перед тем, как закончилась буря.
— Признаюсь, я совершенно не помню, как очутился здесь.
Куан пожал плечами.
— Глупый замысел, маэстро, и вместе с тем блестящий. Должно быть, ты очень любишь своего друга.
— О чем ты?
— Что ж, ты знал, что жизнь Америго ценится невысоко. Между тем, если бы с верблюда свалился твой друг Сандро, калиф непременно послал бы людей на поиски… как поступил он, когда Сандро сообщил, что ты пропал. Так что ты хоть и рисковал, что тебя не найдут, однако знал, что мы придем за тобой.
— Какое отношение имеет то, что вы искали меня, к тому, что нашли Америго? — спросил Леонардо. — Ведь не следует же из этого, что ты искал его только потому, что тебе велели искать меня?
