Михаил Шевердин - Набат. Агатовый перстень
— Мы крупинка, что идёт не в счет... Мы вам не повредим, — начал он снова.
Но, к счастью встретившись взглядом с удивлёнными глазами ярко разодетого, сидевшего на великолепном аргамаке горбуна, он поперхнулся и умолк.
Горбун слез с коня и, взяв руки Алаярбека Даниарбека в свои ладони, начал пожимать их:
— С вас, господин Даниар, причитается «суюнчи». Головы тех злодеев, у которых отцы не мужчины, были воткнуты на шесты, и птицы выклёвывают их глаза. Поздравляю вас со счастливым избавлением.
— Какие головы... шесты... птицы? — машинально пробормотал Алаярбек Даниарбек.
— Головы проклятых пастухов, что осмелили покуситься на вашу драгоценную жизнь!
— Мою?.. Но зачем?
— О, конечно, вы пожелали бы увидеть цвет их крови, но мы не знали, где ваша милость. Не знали, что с вами. А время не позволяло...
Мозг Алаярбека Даниарбека усиленно работал. Как ему, несчастному, не везёт. Говорят же — покупал сироп, оказалось варенье. Страшился пастухов, а теперь попал в лапы зверей. Так значит и эти, чтоб стукнуться им головой о надгробье, когда их похоронят, опять принимают его за Даниара — басмаческого курбаши, О покровители путешественников, чильтаны! Где вы? О сила и могущество пророка! Очевидно, проклятые напали на пастушье стойбище и там узнали про него, Алаярбека Даниарбека, нет, про Даниара-курбаши, нет... тьфу... видимо, дорого заплатили Сулейман Баранья Нога и Толстяк за свою ошибку. Но и ему не сладко. Совсем как в рассказе об арабе: «Нога у вас хро-мая, а провал далеко. Рука у вас короткая, а финики на пальме!»
Мысли вспыхивали в мозгу молниями. Что делать? Сказать: «Я не Даниар», — и его голову, как тех пастухов, — без всяких проволочек насадят на шест. Согласиться: «я — курбаши Даниар», — совсем опасно. Разница только в том, что во втором случае оставалось время, на размышления...
Кончиками пальцев Алаярбек Даниарбек осторожно коснулся чалмы, поправил её на голове и сдвинул чуть-чуть на левую бровь, что сразу же придало ему несколько надменный вид, и провел руками по бородке: в сердце его совсем не осталось злобы на пастухов, и даже он сейчас жалел Сулеймана Баранью Ногу. Что взять с него, с тёмного, запуганного?
Затем Алаярбек Даниарбек, незаметно водя глазами, осмотрелся. С тревогой он убедился, что вокруг толпятся, по меньшей мере, сотни две вооруженных, хорошо одетых, сидящих на сытых гладких конях ферганцев. Он отлично распознал их по говору, по одежде, тюбетейкам, фасону шапок, по сапогам. И удивился: откуда здесь, на берегах Вахша, ферганцы? Но недоумение его тут же разъяснилось.
Поискав кого-то в толпе вооружённых, горбун протянул руку и вытащил за плечо приземистого подслеповатого паренька в белой чалме.
— Скажи, мирза, ты говорун, господину Даниару о нас.
Подслеповатый паренек приложил руки к животу и, сложившись пополам, визгливо прокричал:
— О гений доблести и воинского совершенства, господин командующий легионами истребителей неверных, досточтимый и преславный Даниар-курбаши, краса мужества и храбрости, перед вашей милостью предстоит лев ярости и солнце мудрости, рука, держащая молнию разящую... э... э... разящую... — Тут этот штатный восхвалитель захлебнулся в своих непомерных эпитетах и, окончательно запутавшись, выпалил:
— Батырбек Болуш!
И, боясь, что он сказал недостаточно высокопарно и цветисто, добавил:
— Батырбек Болуш из Андижана, полковник войск ислама.
И хоть Алаярбек Даниарбек ещё раньше сразу же понял, что он попал в лапы настоящих басмачей, но теперь ему стало совсем худо. «Проклятый говорун ударил меня об землю, подобно льву», — успел только подумать он. С тех пор, как Алаярбек Даниарбек приехал сюда в Восточную Бухару, он достаточно наслышался о Батырбеке Болуше и о его банде, известной своими зверствами и дикими грабежами. Свергнутый с трона, бежавший из Бухары на восток в Гиссар эмир Сеид Алимхан послал своих гонцов в Фергану к главе андижанских басмачей Курширмату с призывом помочь ему — эмиру — в его богоугодном намерении вести борьбу с нечестивыми большевиками и прислать подмогу. Не мало в то время бродило и шлялось по опустошенной Фергане всяких головорезов и авантюристов, и Курширмат довольно быстро сколотил внушительную банду в полторы тысячи человек. На масляхате андижанских курбашей порешили поставить во главе экспедиции для спасения эмирского трона Нурмата — родного брата Курширмата. Напутствуя Нур-мата, Курширмат важно сказал: «Поезжай. Пусть меч твой прославит знамя пророка! Ты ведёшь газиев». Но Нурмат уже имел немалый опыт поражений и разгромов и, отложив в сторону разговоры о пророке и знамени джихада, спросил: «Что я сделаю? Винтовок ты дал мало, патронов совсем нет. Кони — дохлятина... В деньгах ты отказал». «Эмир даст винтовки и патроны, коней возьмете по пути. Деньги?.. А на что с тобой Батырбек Болуш едет? Он умеет деньги и под землей находить, из камня выжимать!» Чёрными углями и красной кровью наследили газии на своем пути через Алайскую долину, Каратегин вдоль Сурхаба, через Кала-и-хаут, Гарм, Оби-Гарм, Дюшамбе. На снеговых вершинах полыхали зловещие отсветы подожжённых юрт и хижин. К облакам неслись вопли женщин и детей. Нурмат-курбаши не мешал бесчинствовать своим басмачам, шедшим восстанавливать эмира мусульман на троне благородной Бухары. Да и в чём дело? Что церемониться с какими-то киргизами Алая? Издавна известно, что они плохие мусульмане, но зато стада баранов у них неисчислимые, а баранина сладкая и вкусная. Что касается жителей Каратегина, то они нетверды в вере исламской и, ещё со времен кокандского ханства, находились в кровной вражде с ферганцами, а потому не грех припомнить им старые счёты и обиды. А всем известно, что кони ка-ратегинцев в горных условиях непревзойдённы, а женщины каратегинцев умопомрачительно красивы. Ну, а если во время ссор и скандалов, по воле божьей, некоторое количество киргизов или каратегинцев, не очень охотно пожелавших расстаться со своими овцами или конями, нашли предел своей жизни, то, очевидно, того хотел аллах. Сам Батырбек Болуш мало обращал внимания на лошадей и женщин. Коней он имел славных, а с бабами в пути возиться некогда: крику не оберёшься. Нет, Курширмат знал, кого посылать с братом. Батырбек Болуш в каждом селении уединялся со своими помощниками куда-нибудь в глухое место, на старую мельницу, в пещеру, в пастушью хижину. Ему туда тащили силком людей. Всю ночь слышались неистовые вопли и стоны, воняло чем-то палёным. Суетливо бегали в кишлак его джигиты, поговаривая: «Ну, хозяин шашлычок готовит». А наутро Батырбек Болуш, с довольным видом шепча «бисмилля!», прятал в мешочек золотые серьги, серебряные браслеты с бирюзой, николаевские империалы и полуим-периалы. Не брезговал он и серебром — рублями и полтинниками. Во сне ничуть не беспокоили его призраки замученных пытками жертв.
