Анна Антоновская - Ходи невредимым!

– Зачем тебе кланяться, – ты ему нужен, и он сам уже о тебе вспомнил.

– На что я ему, Моурави? – таращил от изумления глаза Вардан.

– Торговлю поднять. Сам рассказывал: Шадиман пустым майданом недоволен. И прав, нельзя весы благополучия бросать, потом трудно будет тебе собрать гири царства.

– Опасно, Моурави. Если товар свой привезу, персы, как крысы халву, растащат.

– Не посмеют. Шадиман воспретит: знает – без торговли город мертв. Потом свой товар пока не вези, я из запаса ностевского базара дам. Заработок пополам, мне монеты для войны нужны… Не торопись, раньше все доскажу. Прибыль неспроста получишь. Пять верблюдов нагрузишь: трех – бархатом, парчой, шелком; одного – башлыками, шалями и цаги, а пятый верблюд пусть тащит дешевый товар: миткаль и кисеты для сарбазов. Когда за тобою пришлет Шадиман, скажи: «Как узнал, светлый князь, что ты везир, сейчас же караван нагрузил. Если пожелаешь, князь, прикажи: пусть ханы персидских купцов за товаром в Иран отправят. Майдан подымем, Тбилиси возвеселим!»

– Моурави, кто меня в Тбилиси впустит? Кругом стража!

– Увидят караван – как одержимые бросятся открывать ворота. Впрочем, раньше спросят Шадимана.

– Моурави… только прибыль тебе нужна?

– Ты угадал, мне нужно, чтобы с тобою и Гургеном проникли в Тбилиси и погонщики верблюдов – Ростом, Арчил-"верный глаз" и один разведчик. В первый вечер пошлешь к дому азнаура Дато начальника Ганджинских ворот. После этого забудь о погонщиках и вспомни о бархате.

– Как забудь? Может, я помочь смогу?

– Нет, Вардан, не хочу навлекать на тебя даже тень подозрения. Ты мне понадобишься позже. Смотри не проговорись. У меня ты не был и со дня отъезда моего из Тбилиси меня не видел.

– Даже под пыткой смолчу! Я сам будто из Гурии прибуду.

– Не сомневайся, встретят радостно. Шадиман утвердит за тобою почетное звание мелика и старосты майдана. Постарайся оживить торговлю: о Тбилиси, а не о персах твоя забота.

На рассвете из Носте выехали гонцы в Ахал-Убани, Дзегви, Ниаби, Гракали и Цители-Сагдари. Саакадзе просил прибыть ополченцев к Цицамурским полям.

В тот же день конюхи-ностевцы оседлали горячих коней: молодого Джамбаза, Шевардени и Раши. Малиновые чепраки Эрасти приказал заменить темно-синими. Георгий, Даутбек и Дато вышли в кольчугах, поверх которых накинули башлыки. За плечами «барсов» виднелись дальнобойные луки, а колчаны до отказа были набиты стрелами.

Закрепляя налокотник, Дато наблюдал за садящимися на коней друзьями и вновь подумал: «Как будто совсем не похожи, но чем-то совсем одинаковы».

Три «барса» двинули свои дружины к Цицамурским полям. Там Саакадзе ожидал появления Хосро-мирзы… Разбредшиеся по окрестным поселениям отряды сарбазов, устрашая крестьян насилием и разрушением хозяйств, добывали продовольствие…

Пригибая к земле вековые деревья, наполняя свистом долины, проносился с востока на запад ужасающий ветер. Облака, сталкиваясь, превращали в дождевую пыль воздушные замки.

Кура ревела, разъяренно несла коричневые воды, огибала скалы, выплескивала пену на потемневшую гальку. Но речной рогатке ничто не угрожало, она была сделана из крепкого дуба.

Крестьяне Лихи зорко стерегли Куру. Ни один смельчак не смеет миновать Лихи, не заплатив пошлину. Четыре самострела на сошках, установленные на берегу, нацелены на реку. И нарушителя подстерегает дальнобойная стрела.

Но в такую погоду кто отважится рыскать по Куре? Потому так спокойно под прикрытием шалаша в котелке, прикрепленном к треножнику, варился сом. Придвинув к красноватым углям промокшие ноги, лиховцы лениво следили за булькающей водой.

Внезапно за шатром послышался надрывный крик. Лиховцы прислушались и, на ходу хватая шашки, выскочили из шатра.

На неоседланном коне, с боков которого струилась вода, а с удил падала хлопьями пена, вопил Арсен, размахивая руками, словно изображал петуха на плетне.

Зубы Арсена лихорадочно выбивали дробь. Лиховцы вмиг втиснули Арсену в рот матару и заставили выпить вино. Придя в себя, он принялся с такой торопливостью сыпать слова, словно боялся, что рот его снова иссушит засуха и он лишится дара речи.

– О-о-о-о!!! Персы идут! Пе-е-ерсы! Все жгут! Может, красные шапки с гор скатываются, может, кровь! Деревню Ашуриани с трех сторон подожгли! Говорят, сам князь просил: за то, что к Моурави тянулась! Деревню Сакире, по ту сторону Арагви, в кладбище камней превратили! Девушек обнажили и их же косами секли. Из деревни Поси хлеб до последнего зерна вывезли, а старейшего ослепили! Орота сожгли!

– Подожди, Арсен! Откуда персы?! Орота сожгли – значит, там тоже не голуби. А мы при чем? Из Поси хлеб вывезли? Но мы всегда в стороне! Мы – Лихи! Еще Пятый Баграт…

– Нас бог хранит, зато мы его реку храним. Видишь, на Куре, как у барана в башке, пусто!

– О-о!!! Джачви сожгли! Авчала сожгли!

– Молчи, Арсен, у нас кисеты с серебром! Персам пилав с бараниной сварим. Крестьяне в Джачви сами виноваты – ярма не любят, господина с навозом равняют. А если князь не в парче, крестьяне стыдиться должны – их князь. И ханы тоже не очень страшны, если им покорность показать, золото тоже. Почему не показывают? А если не покорны, пусть на чужой бич не сердятся.

– Кутала сожгли! – Арсен вдруг удивленно уставился на односельчан, точно видел их впервые.

– Кутала-плутала! Ты что, у своей птицы молоть языком научился?

Арсен не отвечал, глаза его еще больше расширились и словно потемнели. Лиховцы невольно повернулись в сторону. И сразу удивление и ужас обожгли их, словно из речного водоворота вынырнул лев и, разинув пасть, неумолимо приближался к ним.

Они не ошиблась. Из дымчатой полоски тумана надвигался вытканный на полотнище Шир-о-хоршид – лев с зажатым в лапе мечом, зловеще освещенный смертоносными лучами чужого солнца: персидское знамя угрожающе колыхалось посредине плота.

Скорей в Лихи! Пусть нацвали встретит друзей шайтана с подносом щедрости.

Самый младший, вскочив на скакуна, умчался…

В Лихи переполох. Забрав подносы, лиховцы поспешили в дома соседей, и вскоре старейшие направились к берегу, держа на вытянутых руках подносы с монетами новой чеканки, женскими украшениями, ценностями.

Желтолицый юзбаши угрожающе вскинул саблю, и грянул залп. Залегшие на плоту сарбазы в шлемах перезаряжали мушкеты.

Двое лиховцев плашмя упали, обливаясь кровью, остальные бросились врассыпную. Плот причалил к мосткам.

«Алла! Алла!» – взметнулось над Курой.

Из-за речного поворота показались новые плоты. Сарбазы проворно высаживались на притихший берег.

Желтолицый юзбаши отпихнул убитого и резко обернулся: перед ним стояли нацвали и старейшие; заискивающе улыбаясь, они протягивали подносы щедрости.