Валерий Елманов - Царская невеста
– А не потому ли, князь Андрей Тимофеевич, ты бойца своего поменял, чтоб фрязин не иное оружие, но саблю выбрал? Ведь всем ведомо, что сыновец твой двухродный из первейших на них.
– Ей-ей, рука, царь-батюшка! – истово перекрестился Долгорукий.
– Пущай рука, – кивнул Иоанн, сожалеючи посмотрел на меня и заявил, краем глаза с хитрецой поглядывая на Андрея Тимофеевича: – коль замена бойца случилась, сызнова выбор за тобой, фрязин. Божий суд справедливости требует, а потому наново дарую право выбирать, чем биться.
Я тоскливо посмотрел на небрежно фехтующего Осипа и сделал для себя глубокомысленный вывод, что судьба рано или поздно карает всех лентяев. Вот не послушался я Михайлу Ивановича, отказался от секиры, а как бы она пришлась мне кстати. К тому же и пара уроков, что преподал мне Воротынский в те два дня, когда мы по его настоянию взяли в руки по бердышу, были не такими уж болезненными. Подумаешь, цаца какая, рукой левой двигать не мог к концу дня и шею с трудом поворачивал. Ничего, перетерпел бы как-нибудь. Зато сейчас бы я ух… И что мне теперь делать? Я покосился в сторону Воротынского. Тот усиленно кивал. Знать бы еще, что означают его кивки. То ли знак, чтобы я согласился и поменял оружие, то ли чтобы оставил все как есть.
– Дозволь, государь, у князя Воротынского спросить, есть ли у него бердыш в тереме, а уж тогда и выбор сделать, – попросил я.
Царь насмешливо хмыкнул. Царевич Иван, стоящий позади отца, оказался менее сдержан и презрительно хихикнул, от чего его лицо неприятно исказилось. Оно и понятно – хитрость, шитая белыми нитками. Мне и самому за нее стало стыдно – будто не мог выдумать ничего получше. Но вслух Иоанн иронизировать не стал, лишь заметил:
– Я так мыслю, что у столь славного князя и государева слуги Михайлы Ивановича в тереме не один бердыш, а с десяток имеется, ежели не поболе. Так что не утруждай себя, фрязин, попусту. – И, склонившись со своего кресла, стоящего на помосте, обшитом красным сукном, заговорщически мне подмигнув, заметил: – Али с выбором заминка?
Не знаешь, что говорить, отвечай правду. Если что, дешевле обойдется – хоть за ложь не накажут.
– Заминка, царь-батюшка, – честно покаялся я и простодушно спросил: – А ты бы сам что мне присоветовал?
Тот еще раз посмотрел на Осипа, который гоголем прохаживался в отдалении, и задумчиво протянул:
– Рука сильна, да нога суховата. Жеребец с худой ногой вынослив редко бывает. А о прочем сам думай, фрязин, а то мне сызнова в укор поставят, будто я столь люто земщину невзлюбил, что даже иноземцу над нею победу готов отдать. – И ласково приободрил: – Да ты не робей – правому на поле божья помощь.
Честно говоря, мне бы иное что услышать. Толку с того, что Осип невынослив, если ему хватит трех-четырех ударов для того, чтобы меня одолеть. Вот если не хватит – иное дело. Только как это узнать? А решать надо. С другой стороны, на саблях у меня и измотать его не выйдет – помню я Молоди, ох как помню.
– Бердыш, государь, – решился я. – Только повели, чтоб нам их твои опричники дали, а то к теремам катить – путь неблизкий.
Иоанн вновь усмехнулся. Не иначе опять почуял увертку с моей стороны. Однако царь и впрямь проницателен. Надо будет учесть… если выживу. Ну что ж, все правильно Иоанн понял. Пускай я хоть этим шансы увеличу. Чуть-чуть, но прибавлю, потому что истинный мастер благодаря умению со мной совладает по-любому, а если человек редко упражняется с секирой, от случая к случаю, то для него такая мелочь, как излишний вес или чересчур толстая рукоять, уже проблема. Я же не привычен ни к какой, и потому мне, но в отличие от истинного мастера благодаря неумению, наплевать и на вес, и на рукоять.
Дозволил царь выбор. Более того, по его повелению их специально подобрали одинаковыми. Царевич, прежде чем передать нам секиры, даже взвесил их на руках, чтоб определить, соответствуют ли друг дружке. Ну и по высоте тоже. Вот только показалось мне или он сознательно отбирал самые тяжелые? А если сознательно, то по своей инициативе или по царской подсказке?
Хотя чего об этом думать. Тут об ином размышлять надо, о том, что мне Михайла Иванович показал за два урока. Пусть и маловато для поединка – всего-то с десяток приемов, но если вспомнить, то как знать, как знать…
– Благодарствую, Иван-царевич, – вежливо поблагодарил я, почему-то успев отметить, что мое обращение получилось почти как в сказке.
Губы царевича скривились еще сильнее, но я уже не обращал на это ни малейшего внимания – не до того. Предстоял бой, который, как знать, вполне возможно, станет последним в моей жизни, и следовало стряхнуть всю прочую шелуху, сосредоточившись только на нем.
И вновь, в который раз за свою жизнь, я убедился в том, насколько важна в человеке сила духа. Нет, речь не о воинственности. Тут иное. Скорее уж о вере в себя. Если сломался, неуверен – все. Иди заказывай панихиду вместе с отпеванием. Можешь и собороваться, если религиозный. Но коль ты вышел, прикусив губу, и готов несмотря ни на что, то тут всегда есть шансы.
С начала поединка не прошло и минуты, как я понял – имеются они и у меня. Не особо большие, так, один или два из десяти, но ведь есть. Не мастер секиры князь Осип Васильевич Бабильский-Птицын, далеко не мастер. Потому и не бился он ею под Молодями, предпочитая саблю. Посильнее меня, тут спору нет, а все равно чувствуется, что тот же Воротынский одолел бы его за пять – десять минут.
Опять же и царь хорошо помог. Я и без того ушел бы в защиту – надо же понять, кто против меня стоит, – но теперь моей целью изначально стало выматывание противника, и только. А уж когда уравняю наши шансы, дальше как судьба.
Словом, за первый десяток минут я так ни разу и не ударил – работал на отбой. Приноровиться удалось относительно легко – Осип знал лишь несколько основных ударов, которые мне показывал Воротынский. Чего-то своего, хитрого, у него не имелось, только прямой сверху, горизонтальный и наискось. Выпадов вперед практически не было, ложных тоже.
Привычная к легкой сабле, рука его била с тяжелым замахом, словно он колол дрова. Чтобы обезопаситься и при этом сэкономить собственные силы, достаточно было перехватить бердыш противника в полете и поправить направление удара. Совсем легкое движение, и вражеская секира идет мимо цели – слишком велика инерция. А как именно поправить, Воротынский обучал меня чуть ли не полдня, так что это я знал неплохо. К тому же после могучей руки Михайлы Ивановича удары молодого, и тридцати нет, Осипа оказались гораздо более легкими.
Вдобавок мой учитель, неохотно морщась, поведал мне еще несколько премудростей, позволяющих выжать из противника силу. Были они из разряда простейших, но обещали изрядно. Например, всем своим видом показать, что ты еле стоишь на ногах и, чтобы тебя добить, осталось совсем немного – достаточно чуточку поднажать, увеличив напор, и все. Враг, поддавшись на эту нехитрую уловку, нажимает, стараясь ускорить частоту ударов, и спустя несколько минут окончательно сбивает свое дыхание. Секира ведь не сабля, ею нужно действовать размеренно.
