И. Болгарин - Адъютант его превосходительства
– Это уже не имеет никакого значения, – мрачно процедил сквозь зубы Щукин. – Впрочем… – И он вдруг замер, пораженный предельно простой мыслью: «А что, если это действительно ошибка?.. Если враг – не Волин?.. Если кто-то другой?.. Но ведь это должно означать только одно, что он – Щукин – проиграл эту игру».
Даже само это предположение показалось Щукину чудовищным и нелепым, он верил в безошибочность своего трюка с проверкой.
Штабс-капитан Гордеев не уходил, ждал распоряжений.
– Вы свободны? – кивнул Щукин.
Гордеев неторопливо вышел. А Щукин продолжал стоять возле стола, и пальцы его выбивали дробь. Так неожиданно поразившая мысль не оставляла его.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
– Кто… кто дал вам право освобождать арестованных? – На лице Щукина бушевала неукротимая ярость.
Градоначальник смотрел на Щукина, как кролик на удава, пот страха и унижения заливал ему глаза. Губы у него вздрагивали, но он не пытался оправдаться:
– Я приказал выгнать только железнодорожников, посаженных за мелкие проступки. Это же форменное безобразие – на станции уже стало некому работать. Срываются военные перевозки…
– Вы ответите за свою глупость, если это не нечто большее! – с холодным презрением перебил его Щукин.
Градоначальник побагровел.
– Мне шестьдесят пять лет. Сорок пять из них я прослужил верным слугой его императорского величества. Да-с, прослужил! И никто – вы слышите? – ни разу не посмел меня оскорбить! – задыхаясь от негодования, процедил Щетинин. – И наконец, я выполнял волю командующего!
Щукин удивленно посмотрел на градоначальника.
– Вы хотите сказать, что арестованных приказал освободить командующий?
– Да… То есть не совсем так… – замялся градоначальник и вытер платком мокрое лицо. – Мне позвонили из штаба, и я приехал… Командующий был занят, и мне сказали…
– Кто? – резко спросил Щукин.
– Павел Андреевич… Адъютант его превосходительства… Он сказал, что… ну, что срываются перевозки, а в тюрьме много железнодорожников… командующий гневался… – Щетинин облегченно вздохнул, ему показалось, что наконец он нашел верные слова, оправдывающие его. Он ведь – исполнитель. Всего лишь только исполнитель распоряжений вышестоящего начальства.
Воцарилась тягостная тишина, которая, казалось, длилась бесконечно.
– Идите, полковник! – наконец нарушил молчание Щукин, удрученный непоколебимой простоватостью Щетинина. И, отвернувшись от градоначальника, сел в кресло. Не оборачивался до тех пор, пока тот, возбужденно гремя шашкой, не дошел до двери и не закрыл ее за собой.
Спустя немного времени полковник скорым шагом направился в приемную, вызывающе остановился посередине, не глядя на Кольцова и не обращаясь к нему, спросил:
– Союзники отбыли?
– Так точно, господин полковник! – ровным голосом ответил адъютант, он привык к устрашающим странностям начальника контрразведки.
Ни о чем больше не спрашивая, полковник скрылся в кабинете командующего.
Теперь Кольцов обеспокоенно смотрел на закрывшуюся тяжелую дверь…
При появлении Щукина командующий отложил в сторону циркуль и карандаши. На столе была расстелена мелкомасштабная карта района Белгорода, Орла.
– Владимир Зенонович, скажите, вы отдавали распоряжение об освобождении из тюрьмы железнодорожников?
Ковалевский машинально снял пенсне, стал медленно протирать его платком, не сводя глаз со Щукина.
– Видите, Николай Григорьевич! Как вам известно, планируется генеральное наступление. – Назидательная интонация командующего неприятно уколола Щукина. – Естественно, предвидятся большие и срочные переброски войск и военных грузов в район основного ударного направления. А транспортное ведомство уже сейчас – да-да, уже сейчас! – жалуется на нехватку паровозных бригад. Не паровозов, заметьте, а паровозных бригад… Однако чем вы так взволнованы?
– Нет-нет, ничего, – досадуя на себя, сказал Щукин. Закравшиеся было в его душу подозрения командующий рассеял. Очевидно, это была всего-навсего халатность градоначальника. Не больше. Подняв глаза на Ковалевского, Щукин глухо добавил: – Из тюрьмы были выпущены железнодорожники из паровозной бригады сто пятого-бис, те самые, не без помощи которых был убит капитан Осипов. Я, конечно, уже принял меры, но поиски пока не дали никаких результатов…
Оба долго молчали: Ковалевский – удивленно, Щукин – уязвлено.
– Вас преследуют неудачи, полковник, – угрюмо напомнил прежний их разговор Ковалевский.
– Нас, ваше превосходительство! – поправил его Щукин, впадая в обычную, непроницаемую угрюмость.
– Какими последствиями это чревато? – спросил Ковалевский, не обращая внимания на плохое настроение Щукина.
– Пока не знаю. Но боюсь… боюсь, что сегодняшний день еще будет иметь продолжение!.. – с какой-то мистической верой произнес полковник.
Ковалевский прошелся по кабинету, торопливо вернулся к столу, склонился над картой, словно спешил заняться привычным, понятным и подвластным ему делом и хотя бы на время уйти от явно не случайной предопределенности ударов с той стороны, которая так плотно была защищена до недавнего времени многоопытным Щукиным, а теперь оказалась столь уязвимой. Взяв лупу, командующий стал водить ею над картой. Лупа, похожая на выцветшую луну, покружилась и остановилась над точкой с надписью: «Орел».
– Этот район большевики успели сильно укрепить, – с несвойственной его характеру сухостью сказал он. – Но… если на этом участке фронта мы сумеем неожиданно» для красных ввести в бой танки, они во многом решат исход наступления.
– Не слишком ли сильно верите вы, Владимир Зенонович, в эти железные коробки? – усомнился Щукин. – Французы неоднократно применяли их, но значительного эффекта не добились.
– А я верю, Николай Григорьевич! На русского мужика, который и автомобиля толком вблизи не видел, эти железные громады способны навести суеверный страх. Остальное сделают войска!
– Дай-то бог, дай-то бог! – наконец решил поддержать командующего полковник.
После этого рука командующего перенесла лупу в район Тулы. Медленно пересекла город в сторону Москвы.
– Задача – гнать красных до Тулы. Тулу взять с ходу. Вы тем временем свяжитесь с Московским центром. Взятие нашими войсками Тулы должно послужить сигналом Центру к вооруженному выступлению и захвату большевистского правительства. Не будет вооруженного выступления Центра, Владимир Юрьевич! – с расстановкой, выделяя каждое слово, сказал он.
Ковалевский отбросил карандаш, сел в кресло и удивленно Смотрел на сидящего напротив Щукина.
